— Комиссар, ваше кредо эволюционного предназначения человечества обрекает ваш род оставаться толпой детей, которым позволено уделить несколько мгновений любви, размножению и смерти, прежде чем их бросят в безнадежную войну. — Паэль смотрел на меня.

— Однако, — возразила Джеру, — это кредо уже тысячу лет объединяет нас. Это кредо связует бесчисленные триллионы человеческих существ, разбросанных на тысячи световых лет. Это кредо объединяет человечество, столь разнообразное, что в нем, кажется, уже возникают новые виды… И вы чувствуете в себе достаточно сил, чтобы отвергнуть его сейчас? Не надо, академик. Никто не выбирает, в каком времени жить. Но если уж нам выпало жить во время войн, мы обязаны сделать все возможное для других людей. Что нам еще остается?

Я тронул Паэля за плечо: он дернулся.

— Академик… Джеру говорит правду? Есть способ спастись?

Паэль вздрогнул. Джеру нависла над ним.

— Да, — наконец выговорил он. — Да, способ есть.

Идея оказалась совсем простой.

А нлан, который мы с Джеру составили для ее исполнения, — еще проще. Он основывался всего на одном допущении: призраки не агрессивны. Замысел был отвратительный, признаю, и понятно, почему такой мягкотелый земной червь, как Паэль, даже говорить о нем не хотел. Но бывает, приходится выбирать из двух зол.

Мы с Джеру несколько минут отдохнули, проверили скафандры, осмотрели свои раны и привели себя в порядок. Потом, соблюдая все ту же стандартную процедуру, снова отправились к отсеку с незрелыми шкурами.

Пробравшись через скопление канатов, мы плавно опустились на тот прозрачный стручок. От мест, где собирались призраки, старались держаться подальше, но особенно не скрывались. Смысла не было: о том, что мы задумали, они все равно скоро узнают.

Мы забили крючья в податливый корпус и привязались веревками. Потом достали ножи и начали прорубаться внутрь.

Вот тогда вокруг нас, как огромные антитела, стали собираться призраки.

Они просто маячили над нами: жуткие гладкие пузыри, покачивающиеся, словно в вакууме дул ветерок. Но увидев дюжину искаженных в кривом зеркале отражений собственного тощего лица, я почувствовал, как во мне копится необъяснимое отвращение. Может, вам они представляются семьей, защищающей своих детишек. Мне наплевать: ненависть, заботливо выпестованную на протяжении целой жизни, так просто не отбросишь. Я взялся за работу с азартом.

Джеру первой сумела пробить оболочку.

Воздух вырвался из дыры мгновенно замерзающим фонтаном. Шкурки-детеныши затрепетали, сразу было видно, как им страшно. А сверкающие призраки начали теснить Джеру от пробоины.

Она обернулась ко мне.

— Делай свое дело, юнга.

— Есть, сэр.

Через пару минут и я пробился внутрь. Давление в стручке уже падало. Оно упало до нуля, когда мы вырезали в крыше здоровенный клапан размером с обычную дверь. Зацепившись покрепче ногами, мы откинули его, настежь открыли крышу. Над нашими головами собрались последние клочки пара. Они блестели ледяными кристалликами.

Маленькие шкуры агонизировали. Они еще не обладали способностью выжить в вакууме, который становился естественной средой обитания для взрослых особей. Но умирали они так, что еще облегчили нам работу. Серебристые шкурки одна за другой всплывали к открывшейся дыре. Нам оставалось только хватать их по одной, как пакеты из папиросной бумаги, протыкать ножом и нанизывать на веревку. Потом мы сидели и ждали, пока покажется следующая. Их там были сотни, так что долго ждать не приходилось.

Я не рассчитывал на то, что взрослые призраки, агрессивные они там или нет, оставят нас в покое, — и оказался прав. Они скоро надвинулись на меня громадными круглыми животами.