— Ну, да ладно, восемь гривенъ. Два съ полтиной и восемь гривенъ — три тридцать. Яишенки двѣ — ну, рубликъ. Четыре тридцать. За раковъ полтинникъ положите. Четыре восемь гривенъ.
— За тридцать штукъ таракановъ, которыхъ вы называете раками, полтинникъ! возмущался съемщикъ.
— Да вѣдь въ Питерѣ-то въ трактирѣ, баринъ, дороже платите.
— Это чортъ знаетъ что такое! Развѣ можно сравнивать здѣшнее мѣсто съ петербургскимъ трактиромъ!
— Отчего же-съ? Тамъ, по крайности, торговля-то каждый день, а мы когда у себя господъ-то видимъ! Въ кои-то вѣки придется мужику заплатить, да еще хотите сквалыжничать! Сколько я насчиталъ? Четыре восемь гривенъ? Ну, три кринки молока, три самовара, хлѣбъ, ночлегъ… Давайте за все безпокойство семь рублей. На станцію на парѣ даже отвезу, закончилъ мужикъ.
— Да вѣдь это разбой. Вѣдь этого Европейская гостинница въ Петербургѣ не возьметъ, а ужъ на что та дорогою считается, старался доказать съемщикъ.
— Меньше ужъ ни копѣйки взять нельзя.
— Меня-то, баринъ, не забудьте, напоминала баба. — Вы мнѣ на фунтъ кофею съ цикоріемъ обѣщались, да кромѣ того вотъ ребятишкамъ. Дѣвчонка моя за отцомъ на поле для васъ бѣгала.
— Что тутъ дѣлать? спрашивалъ съемщикъ жену.
Та сидѣла раскраснѣвшаяся отъ волненія.
— Да дай имъ за все пять рублей, тогда ужъ это по царски будетъ, сказала она наконецъ.
— Не возьму, барыня, отрицательно покачалъ головой мужикъ. — Помилуйте, зачѣмъ же шильничать?
— Ну, вотъ тебѣ шесть рублей — и иди и запрягай лошадь. Скорѣй вонъ отсюда. Нѣтъ, вы здѣсь умѣете драть.
Съемщикъ досталъ изъ бумажника двѣ трехрублевыя бумажки и положилъ ихъ на столъ. Мужикъ взялъ ихъ, свернулъ, положилъ въ жилетный' карманъ и даже не сказалъ спасибо, а нахмурился и вышелъ изъ комнаты.
— Такъ запрягай же, пожалуйста, скорѣй, повторилъ съемщикъ мужику.
— Не поѣду я. Съ кѣмъ хотите, съ тѣмъ и поѣзжайте, сухо отвѣчалъ тотъ изъ другой комнаты. — Намъ тоже даромъ не расчетъ возить.
— Вотъ это хорошо, вотъ это мило… Взять деньги, а потомъ…
— Не бралъ я съ васъ за отвозъ на станцію. Вы и такъ-то мнѣ не доплатили.
— Пойдемъ къ лавочнику. Лавочникъ насъ свезетъ, говорила съемщица мужу и поднялась съ мѣста.
Съемщики одѣлись и стали уходить. Баба вертѣлась около.
— Меня-то, барыня, не забудьте… Вѣдь вы мнѣ на кофей обѣщали. Вѣдь я около вашей милости цѣлый день терлась. Въ три мѣста васъ водила. Дѣтей бросила.
— Мы за все заплатили съ излишкомъ, отрѣзалъ съемщикъ.
— Милый баринъ, да вѣдь мужъ мнѣ не дастъ на кофей, ни копѣйки не дастъ.
Съемщики вышли на дворъ. Мужикъ стоялъ поодаль и курилъ трубку.
— А еще господа! А еще имъ, какъ путнымъ господамъ, двадцать пять штукъ раковъ въ телѣжку на гостинецъ положилъ! бормоталъ онъ.
Съемщики не отвѣчали и направились къ лавочнику. Баба шла сзади.
XXIII
— Однако, какое же это будетъ здѣсь дешевое житье! Да здѣсь все втридорога. Здѣсь дороже, чѣмъ въ Петербургѣ. Здѣсь за курицу пришлось восемь гривенъ заплатить, говорила съемщица мужу. — И это деревня, глушь, это лоно природы! Вотъ ты восторгался-то здѣшними мѣстами, радовался, что не увидишь ни докучливыхъ продавцовъ-разносчиковъ, ни парголовскихъ и другихъ пригородныхъ алчныхъ мужиковъ. Да здѣшніе мужики хуже всякихъ разносчиковъ, а парголовскій мужикъ передъ ними овца.
Съемщикъ молчалъ.
— Недоумѣваю, какъ мы здѣсь лѣто жить будемъ. Да тутъ на насъ цѣлый походъ лавочникъ и мужики предпримутъ, чтобъ ободрать насъ какъ липку, продолжала съемщица. |