— Пусти, Миниас! — зарычала Тритон, и у меня глаза полезли на лоб, когда я увидела эту лапу с толстыми узловатыми пальцами, ухватившую ее за руку. — У нее мое! Я хочу отобрать!

— Что у нее твоего? — спросил он спокойно, стоя спиной ко мне. Тритон была на голову ниже Миниаса, и оттого казалась хрупкой рядом с ним, несмотря на жгучую страстность в ее голосе. А в его голосе слышалось спокойствие ну-совсем-никак-не-важного вопроса, и я посмотрела, как он другой рукой зажимает ее посох, прямо над ее правой рукой. И зажимал крепко, хотя медово-янтарный голос лился в оскверненном святилище как бальзам. Успокаивающий — да, но и подпитывающий напряжение.

Тритон ничего не ответила. Я видела из-за спины Мини-аса, как дрожит край ее мантии.

Я кое-как поднялась, Кери рядом со мной тоже сумела встать на ноги. Круг она восстанавливать не стала — что толку? Миниас сдвинулся, закрывая вид своей хозяйке. Он был сосредоточен на ней, но не сомневаюсь, что о нашем присутствие он тоже помнил, и вообще действовал он так, будто знает, что делает. Лица его я еще не видела, а каштановые кудри были стрижены коротко и примяты такой же шляпой, как у Тритона.

— Дыши, — сказал Миниас, будто нажимая какой-то выключатель. — Скажи, что ты хочешь.

— Я хочу помнить, — прошептала она. Как будто нас вообще здесь уже не было — так сосредоточены они были друг на друге, и только теперь стала слабеть хватка Миниаса.

— Почему же ты тогда…

— Потому что это больно, — ответила она, переступив босыми ногами.

Подавшись к ней будто в порыве заботы, он спросил:

— Зачем ты сюда пришла?

Она замолчала, потом сказала наконец:

— Не помню. — Сказано было взволнованно — тихо и угрожающе, а поверила я ей только потому, что она явно забыла еще до того, как показался Миниас.

А у него злость уже совсем прошла. У меня было такое чувство, будто передо мной происходит обычное, но не предназначенное для зрителей явление, и я надеялась, что он сдержит обещание и они не прихватят нас с собой, когда будут готовы уйти.

— Тогда пойдем, — предложил он ей, и я подумала, насколько же он ее здесь опекает, а насколько — искренне печется. Могут ли демоны печься друг о друге?

— Может, вспомнишь, когда мы вернемся, — сказал он, поворачивая ее и собираясь уводить. — Когда что-нибудь забудешь, надо вернуться туда, где ты первый раз об этом подумала, и там оно тебя будет ждать.

Тритон не сделала с ним шага, и когда он сдвинулся, наши с ней глаза встретились.

— Оно не дома, — сказала она, морща лоб от глубинной внутренней боли и еще — от жгучей силы, которую сдерживал демон, снова сдвинувший пальцы с посоха на ее руку. — Оно тут, а не там. Или было тут. Я знаю… знаю. — Порожденная досадой злость пробежала по ее лицу. — Ты не хочешь, чтобы я вспомнила! — бросила она ему обвинение.

— Я нехочу, чтобы ты вспомнила? — спросил он резко, убрал руку с ее руки и протянул ладонь: — Отдай их мне. Немедленно.

Я глядела то на него, то на нее. За один миг он превратился из любовника в тюремщика.

— У меня пропали запасы тиса, — сказал он. — Я не заставлял тебя забыть. Отдай.

Тритон поджала губы, щеки пошли красными пятнами. А я увидела определенную логику. Тис — вещь страшно токсичная и используется почти исключительно для общения с мертвыми и для изготовления чар забвения. Противозаконных чар. Я нашла когда-то тис в глубине кладбища рядом с заброшенным склепом, и хотя с мертвыми не общаюсь, я его оставила, считая, что смогу правдоподобно отовраться незнанием, если кто-нибудь его обнаружит.