Сонный и слегка приторможенный ночными успокоительными транквилизаторами Кирилл Петрович уже сидел на своей кровати, и две незнакомые немолодые медицинские сестры (наверное, из хирургии) надевали на него, совершенно голого, странный халатик. Причем задом наперед. То есть все, что у Кирилла Петровича было спереди, прикрывал этот короткий халатик. Все, что сзади, — замечательно проглядывалось. Скреплялся халат сзади на шее всего одной завязочкой…

Зоя Александровна подошла, поцеловала Кирилла Петровича в макушку, погладила по щеке и поздоровалась с сестрами.

— А… Заинька, — сонно пробормотал Кирилл Петрович. — Как хорошо, что ты пришла. А то во мне немецкий сам собой отключился. Ни сказать, ни понять ни хрена не могу… Ты не знаешь, почему нет Рафика?

— В коридоре я встретила доктора Кольба, он сказал мне, что Рафика увезли на томографию…

— А где же его тумбочка?..

— Тумбочка?.. — растерялась Зоя. — Ну… Тумбочку, наверное, укатили для дезинфекции. Не знаю. Я потом выясню и скажу тебе…

Сестры с интересом прислушивались к звучанию чужого языка.

Одна из них взяла руку Кирилла Петровича, где с первого же дня пребывания Теплова в клинике в вене у него стоял катетер с тонкой пластмассовой иглой и навинчивающейся заглушкой.

И предоперационная химиотерапия, и любая другая капельница, самые разные внутривенные инъекции делались через этот катетер. Что было чрезвычайно удобно всем.

Вторая сестра вынула из кармана ампулу кубиков на пять, ловко отломила у нее стеклянную головку, а первая сестра набрала оттуда все эти пять кубиков в шприц без иглы.

— Вы говорите по-немецки? — спросила одна сестра Зою.

— Да.

— А муж?

— Тоже. Но немного хуже…

— А вы из России? Я когда-то девочкой жила в ГДР, в Лейпциге. Там нас учили русскому. Но я так ничего и не помню. Кроме «здравствуй» и «спасибо».

Одна осторожно вывинтила заглушку катетера, а вторая медленно и уверенно ввела все пять кубиков в вену Кирилла Петровича.

— Что это? — тихо спросила Зоя.

— Успокоительное. Пусть подремлет… У него есть зубные протезы?

— Да.

— Пожалуйста, попросите его снять их… — сказала сестра и протянула Кириллу Петровичу круглую баночку с крышкой. В баночке лежало несколько слоев белой марли.

— Кирочка… — попыталась сказать Зоя Александровна.

— Я все понял! — капризно прервал ее Кирилл Петрович. — А нельзя ли сделать это позже, там — в операционной?..

— Герр Теплов, не волнуйтесь. Мы вам вернем ваши протезы сразу же после операции, — медленно выговаривая немецкие слова, ласково сказала та, которая когда-то, девочкой, училась в Лейпциге.

«Герр Теплов» снял протезы, судорожно зажал их двумя ладонями, чтобы никто не видел его съемных зубов, а потом так же, охраняя их от посторонних глаз, опустил в баночку, закрыл марлей и сверху навинтил крышку баночки. И протянул ее Зое. Та передала баночку с протезами сестре.

А Кирилл Петрович улегся на кровати и высоко натянул на себя пододеяльник, тщательно прикрывая нижнюю половину лица. Он даже немножко нарочито выпятил вперед губы, чтобы рот без протезов не казался провалившимся…

— Поехали? — спросила одна сестра другую.

Та кивнула и стала разворачивать кровать к дверям палаты…

Тупое безразличие все больше и больше заполняло засыпающий мозг Кирилла Петровича. Он только спросил, с трудом выговаривая сквозь пододеяльник:

— Ты здесь, Зой?

— Конечно! Конечно, я здесь… — Зоя на ходу взяла руку Кирилла Петровича и уже не отпускала ее ни в коридоре отделения, ни в большом служебном лифте, куда они въехали все вчетвером вместе с кроватью.