В полной и прекрасной мере он мог бы ощутить все это, только если бы Зойка была рядом!

Господи, боже мой! Ну почему она этого всего не видит?!!

Как они просили, как умоляли, чтобы их выпустили в Штаты вдвоем!

Они готовы были оплатить все расходы за полет кандидата наук Зои Александровны Тепловой на этот фестиваль, где ее муж — лауреат Государственной премии Кирилл Петрович Теплов.

— Да пошли они на хер! Ни детей, ни родителей. Ни одного «якоря»! Эти «лауреаты-кандидаты», мать их в душу, попросят там убежища, а мы потом расхлебывай! — сказали те, кто окончательно решал — кому ехать за границу, а кому — нет. — Мало нам хлопот с этой жидовней…

— Тепловы — русские.

— Тот засранец из Союзгосцирка тоже был русский! И где он теперь?!

Два дня «принимающая сторона» возила советскую делегацию по всему Нью-Йорку. Со своим собственным гидом-переводчиком — очень милой пожилой дамой — прямым потомком министра внутренних дел царской России — Соней Дурново. Соня возила их и к статуе Свободы, и в Чайна-таун, и в Маленькую Италию, и в Квинс, и в Бруклин…

Даже в чудовищно грязный и захламленный Гарлем. Где юные чернокожие «цветы жизни» забросали камнями их экскурсионный автобус и вдрызг разбили у автобуса заднее стекло.

Чтобы снять напряжение после посещения района «черной и угнетаемой бедноты», как обычно выражалась наша советская пресса в духе романов тетеньки Гарриет Бичер-Стоу, делегацию подняли на смотровую площадку знаменитого небоскреба «Эмпайр Стейт Билдинг», на высоту в триста восемьдесят с чем-то метров.

В лифтах молчали. Еще живо было тягостное ощущение недавнего столкновения с чем-то уродливым и, наверное, неизбежным, словно темная гноящаяся, незаживающая рваная рана с гнилостным запахом…

Но, к счастью, была хорошая солнечная погода, и трехсот восьмидесяти метров высоты вполне хватило для того, чтобы все оставшееся внизу потеряло свои резкие очертания и настолько уменьшилось в размерах, что у ограждающих сеток смотровой площадки даже началась какая-то нервная, неестественно веселенькая трепотня.

И только Лешка Баршай застывшими глазами смотрел в далекую границу земли и неба, а заслуженный деятель Серега Воронин тихо сказал на ухо своему автору — Кириллу Теплову:

— Мне, чтобы отмыться от этого Гарлема, литра водки не хватит. А последнюю пустую бутылку я утром выбросил в мусорную корзину…

— Купим.

— Дорого. Надо еще в Ленинград что-то своим привезти… Я смотрел в ликер-шопе: полбанки — девять с полтиной. Долларов.

— Понятно, что не рублей. Ладно, придумаем что-нибудь. Есть же в Нью-Йорке какие-то специальные лавки для постоянно работающих здесь совслужащих? Там наверняка это в полцены…

— По опыту моих прошлых поездок, могу тебя обрадовать — наши советские, работающие за границей, больше всего ненавидят наших же, случайно обратившихся к ним за помощью. Учти!

— А если пугнуть?

— Обгадятся от страха. И все равно ничего не делают. Аты, по возвращении в Союз, окажешься зесь перемазанный в их же говне.

— И все-таки попробуем! — упрямо сказал Кирилл. — Посмотри, Серега… Отсюда даже Нью-Джерси видно. Я по карте смотрел. Гляди! Правее от того моста и через реку… Это уже совсем другой штат! Боже мой! Красиво-то как…

Черт подери! Ну что за гадость… Ну почему, почему Зойки нет рядом?! Почему она не может все это увидеть своими собственными глазами?

В номере отеля Кирилл отыскал в своем блокноте телефон Советской миссии в Нью-Йорке и без больших надежд позвонил туда.