Я пожал плечами. Если бы я был уверен в ней! Каждый раз, когда я ехал на свидание, я думал о том, что рано или поздно нашим встречам придет конец. У меня не выходил из памяти мужчина в каракулевой папахе, провожавший Инну в аэропорту. Разговора о нем мы не заводили: Инна не из тех, у кого легко все выведать…

К театру мы подъехали в начале седьмого. Инна должна прийти через двадцать минут. Мороз был невелик, и мы решили подождать ее у центрального входа. Но вскоре у Дуси стали мерзнуть ноги, и они с Геннадием ушли.

Юрка не пропускал взглядом ни одну хорошенькую женщину. В их адрес сыпались то комплименты, то убийственные остроты. И если бы те, к кому они относились, слышали, что он болтает, ему бы несдобровать.

Вот из автобуса вышла Инна. На ней, как и при первой нашей встрече, была белая нейлоновая шубка, белая шапочка и белые, на меху, сапожки.

Мы пошли ей навстречу.

— Здравствуйте, снегурочка. — Юрка первый протянул ей руку. — Вы все хорошеете? Дальневосточный климат вам на пользу.

— Вам тоже обижаться не следует: все поправляетесь, — ответила с улыбкой Инна.

— Откуда? Одни кости остались. — Юрка щелкнул ногтями по ровным белым зубам.

Мы вошли в вестибюль. Геннадий с Дусей поджидали нас. Я представил им Инну.

До начала спектакля оставалось полчаса, и мы отправились в буфет.

Геннадий с интересом рассматривал Инну. Несколько раз он переводил взгляд на Дусю, наверное, для сравнения. Пожалуй, Дуся была красивее: у нее черные с синеватым отливом глаза, такие же черные густые волосы, заплетенные в косы и уложенные на затылке валиком, тонкие, почти сросшиеся у переносицы брови. И все же, несмотря на красоту, ей не хватало той непосредственности, с которой держалась Инна.

Публика медленно заполняла зал. В основном это была молодежь. Юрка успел кого-то присмотреть и улизнул от нас.

— Пойду, закажу по телефону номер в гостинице, — сказал он.

Прозвенел звонок. Мы заняли свои места, а Лаптев все не появлялся. Дуся забеспокоилась.

— Вдруг он ненароком билет потерял и его не пускают? — высказала она свои предположения.

Инна мельком взглянула на меня, и по этому взгляду я понял, что она тоже догадалась, куда исчез Юрка.

— Ничего он не потерял, — сухо ответил Геннадий. Он досадовал на Дусину несообразительность. — Вон сколько свободных мест, сел где-нибудь сзади.

Я давно не был в театре: в училище нас редко пускали в увольнение, из Вулканска тоже не всегда вырвешься в город — то полеты, то дорогу заметет и чувствовал себя теперь особенно хорошо. Глядя на сцену (шла пьеса «Барабанщица»), я полностью ушел в мир героев спектакля. Порою мне казалось, что мы с Инной являемся непосредственными участниками событий, разыгрываемых актерами. Инну я ставил на место Нилы Снижко, советской разведчицы, и, когда отвлекался от сцены, задумывался, а как бы действительно поступила она, окажись в подобной ситуации? Наверное, так же, не посчиталась бы с личным благополучием, с любовью. Ведь поехала же она из Москвы сюда, в медвежий угол. У настоящего человека личное всегда на втором плане. Есть вещи более важные, чем личное счастье.

А я разве не пожертвовал бы своей любовью, если мне сейчас приказали бы вылететь на ответственное задание и, может быть, не вернуться?

Перед тем как зачислить нас в училище, с нами, будущими курсантами, беседовал начальник училища генерал Соколов, тот самый генерал, которому понравилась Юркина находчивость. Мы знали его еще до поступления в училище по книгам и газетам как героя. Каждое его слово было для нас откровением.

— Все вы, — говорил генерал, — решили стать летчиками-истребителями.