Едет Эммануэль со своими двумя пленниками в город и в аллее предместья натыкается на целый отряд французов, которые Бог весть где еще замешкались. Было их четыре сотни при 50-ти офицерах; в эскорте же генерала Эммануэля всего-навсе 12 человек. Но за деревьями да в сумерках французам не видно было, что наших так мало.

— Кладите оружие! — крикнул им Эммануэль. Те стали совещаться.

— Сейчас же кладите оружие! Не то ни один из вас не уйдет живым! — крикнул он еще громче и взмахнул саблей, как бы собираясь вести своих в атаку.

Раздумывать уже не приходилось. Солдаты побросали свои ружья, а командовавший ими майор и другие офицеры отдали свои шпаги.

— Идите вперед! Мы поедем за вами.

— Позвольте, Николай Николаич, — перебил я Муравьева, — а Лористон-то чего молчал, не предупредил своих?

— В том-то и дело, что, попав в плен, он совсем духом упал, ничего кругом не видел и не слышал. Потом уже, узнав, что при нем 400 слишком человек французов сдалось маленькой кучке русских, он за голову схватился, проклинал свое беспамятство. Пришел он несколько в себя только тогда, когда предстал перед нашим государем. Обошелся с ним государь весьма ласково и приказал выдать ему из казны взаймы 500 червонцев, чтобы он до отсылки в Россию мог обзавестись здесь, в Лейпциге, всем, чем нужно, на дорогу.

— А что Понятовский? Удалось ему с его отрядом переплыть Эльстер?

— Нет, их понесло по теченью; теченье этой реки ведь очень быстрое; да вдогонку им был пущен еще град пуль. Немногие добрались до другого берега. Сам же Понятовский с конем скрылся под водой и уже не выплыл. Хоть и враг был нам, а рыцарь. Упокой Господь его душу! Кого тоже жаль, признаться, так старика-короля саксонского.

— А что с ним?

— Да ведь он до последнего дня не имел духу порвать с Наполеоном. Подданные же его давно уже не разделяли его чувств, и при въезде нашего государя в Лейпциг жители встретили его «виватами». Когда тут союзные монархи сошли с коней на дворцовой площади, первым их приветствовал шведский принц Бернадотт. Государь его дружески обнял и благодарил. А на лестнице дворца среди батальона своей лейб-гвардии стоял несчастный король с непокрытой головой. Бернадотт указал на него:

— Вот, ваше величество, король. Он желал бы также засвидетельствовать вам свое почтение.

Но добрейший государь наш остался на сей раз неумолим. Точно не слыша, он спросил:

— А где королева саксонская?

— Она ожидает ваше величество на верху лестницы.

— Так пойдемте к королеве.

Королевские гвардейцы отдали честь государю, король — низкий поклон, но государь, не взглянув даже на короля, точно его тут и не было, поднялся по лестнице к королеве.

— Да чего же еще, — говорю, — мог ожидать этот союзник нашего заклятого врага? И что будет с ним теперь?

— До окончания кампании его отвезут, говорят, в Берлин.

Октября 20. К законченному мною вчера рассказу о «битве народов» прибавлю еще пару слов. Уж коли меня, малую пичужку, наградой не обошли, то крупную птицу: орлов всяких и соколов, индюков и павлинов, наградили тем паче: Беннигсен и Барклай-де-Толли сделаны графами; Милорадович и Витгенштейн, имевшие уже сей титул, получили: первый — Андреевскую звезду, второй — золотую саблю с лаврами и алмазами. Из иноземных вождей Блюхеру по его заслугам Георгий 1-й степени пожалован, а князя Шварценберга великодушный государь наш еще на поле битвы кавалером того же высшего российского ордена поздравил: благо, что как главнокомандующий во время боя хоть не препятствовал над Наполеоном победу одержать.

С опалой здешнего короля наш русский князь Репнин вице-королем и генерал-губернатором королевства Саксонского назначен.