Она уже различала под капюшоном дорогие черты его лица, по-прежнему красивого и гордого. Ужасная болезнь еще не коснулась их. Еще небольшое усилие, еще немного, и она будет рядом с ним. Вытянув вперед руки, она побежала еще быстрее, не слыша призывов Готье.

Арно тоже узнал ее. Катрин видела, как он побледнел, и услышала: «Нет! Нет!» Она увидела жест его одетых в перчатки рук, отгораживающих ее от себя. Он что-то сказал монаху, и тот бросился к ней навстречу, скрестив руки в запрещающем жесте. Катрин летела прямо на него и натолкнулась на плотную фигуру в коричневой сутане, вцепилась в распростертые, словно у Девы Марии, руки.

– Пустите меня! – застонала она, сжав зубы. – Пропустите меня… Это мой супруг… я хочу видеть его!

– Нет, дочь моя, не подходите! Вы не имеете права… он этого не желает.

– Это неправда! – кричала взбешенная Катрин. – Арно! Арно! Скажи ему, чтобы он меня пропустил!

Арно стоял как вкопанный в нескольких шагах. Его перекошенное от боли лицо похоже на маску комедианта, изображающего страдание. Однако голос звучал уверенно:

– Нет, Катрин, любовь моя… Уходи! Ты не должна подходить. Подумай о нашем сыне!

– Я люблю тебя, – простонала Катрин. – Я не могу не любить тебя. Позволь мне подойти!

– Нет! Бог свидетель, я тоже люблю тебя, и я не могу вырвать эту любовь из сердца, но тебе надо уйти.

– Святой Меан может сделать чудо!

– Я в это не верю!

– Сын мой, – упрекнул его монах, удерживающий Катрин, – вы богохульствуете.

– Нет. Если я пришел сюда, то не столько ради себя, сколько ради моих товарищей. Помнит ли кто-нибудь о счастливом выздоровлении в этих местах? Надежды нет.

Он повернулся и потяжелевшим шагом направился к своим друзьям по несчастью, которые, удаляясь, пели псалмы, не подозревая о разыгравшейся драме. Катрин разрыдалась.

– Арно! – причитала она. – Арно… Умоляю… Подожди меня… Послушай меня!

Но он не хотел слушать. Опираясь на высокий посох, пошел вперед и даже не обернулся.

В это время Готье подошел к Катрин, высвободил ее из рук монаха и прижал, рыдающую, к груди.

– Уходите, брат мой, уходите скорее! Скажите мессиру Арно, чтобы не печалился.

Монах ушел, а запыхавшаяся Сара и брат Этьен присоединились к своим спутникам. Вслед за ними рысью подъехал шотландец. Катрин освободилась из объятий Готье, но слезы мешали ей, и она не увидела ничего, кроме дрожащей серо-красной фигуры, расплывавшейся на фоне снегов. Нормандец опять привлек ее к себе. С высоты на них свалился холодный голос шотландца: «Давайте ее сюда, и поехали! Мы и так потеряли много времени!» Готье, дернув головой, поднял Катрин и посадил на круп своей лошади, которую держал под уздцы солдат.

– Нравится вам или нет и пусть эта скотина сдохнет, но о госпоже Катрин позабочусь я сам! Мне кажется, вы не понимаете ее страданий. На вашей лошади ей неуютно.

Макларен выдернул наполовину шпагу и прогрохотал:

– Мерзавец, ты вызываешь у меня желание забить тебе в глотку эти дерзости!

– На вашем месте, мессир, я не стал бы этого делать, – ответил нормандец, недобро улыбаясь. При этих словах его рука как бы случайно легла на рукоятку топора, заткнутого за пояс.

Макларен не стал продолжать и дал шпоры своему коню.

Прислонившись к груди Готье, словно больной ребенок, она отдала себя в руки монотонному шагу лошади и, покачиваясь, всю дорогу дремала, не открывая глаз.