Монахи-антонианцы, одетые в серые рясы, с голубыми эмалированными бляхами на плече, склоняли к ним свои выбритые головы и помогали преодолевать дорогу.

– Прокаженные, – с отвращением сказал Макларен.

– Нет, – поправил брат Этьен, – только не прокаженные… Здесь чесоточные, страдающие рожистым воспалением, отравленные спорыньей, тухлой мукой, которую они ели из-за нищеты, короче, всем, что приводит к отмиранию конечностей.

И верно, из-за грубо сложенной стены, окружавшей несколько бараков, возвышавшихся в стороне от деревни, вышла другая процессия: люди, одетые в одинаковые серые туники с пришитыми на них красными сердцами, короткие мантии красного цвета с капюшоном и шляпы с широкими полями.

Они вращали трещотки, оглашавшие чистый горный воздух скорбным звуком, и медленно шли к деревне. Перед ними в страхе расступались люди, включая и ужасную толпу больных. Отбросы человеческого общества бросились бежать кто как мог в сторону монастыря либо вжимались в стены домов, дабы не притронуться к прокаженным.

Со слезами на глазах Катрин смотрела, забыв обо всем на свете. Эта картина пробудила ее боль, напомнила о безумной атмосфере тех первых дней одиночества. Эти несчастные – это мир человека, которого она по-прежнему любила, обожала и которого будет любить до последнего вздоха.

Обеспокоенная Сара заметила признаки растущего страдания. Быстрые слезинки стекали по бледным щекам, беспрестанно переполняя ее печальные глаза. Она видела, как взгляд Катрин остановился на высоком священнике, одетом в коричневую рясу. Неожиданно цыганка поняла причину такого пристального взгляда. Это был монах-надзиратель из Кальвие. Безусловно, он привел сюда некоторых больных, чтобы попытаться добиться от святого Меана их излечения.

Но ход мыслей Сары был внезапно прерван: она услышала, что подспудно ожидала, – тревожный крик отчаявшейся Катрин:

– Арно!

Прокаженные обогнули возвышение, на котором находился отряд, и теперь удалялись, но человек, шагавший рядом с монахом в коричневом, высокий и худой, чьи широкие плечи с таким природным изяществом несли свою беду, был не кто иной, как Арно де Монсальви. Катрин не могла не узнать его. Оцепеневший Макларен еще только подумал задержать ее, а она уже соскользнула с лошади, подняла руками свою длинную юбку и бросилась бежать по снегу. Сара, Готье и брат Этьен, обуреваемые жалостью к ней, бросились вдогонку. Длинные ноги нормандца позволили ему обогнать всех, но Катрин, летящая на крыльях любви, бежала так быстро, что ему никак не удавалось схватить ее: ни снег, ни плохая дорога не могли ее удержать. Она в буквальном смысле летела, и черная вуаль трепетала словно флаг в бою. Только одна, восторженная, сумасбродная мысль была у нее в голове: она увидит его, она будет говорить с ним. Счастливое чувство завладело ее душой, навалилось, словно поток воды, разрушающий дамбу. Ее просохшие блестящие глаза видели только одного человека, того, кто шел рядом с монахом…

Готье понимал ее счастье и знал, что оно не может быть долгим. Что она увидит, когда человек повернется к ней? Разве Арно не изменился за эти долгие месяцы, которые провел в лепрозории? А вдруг она увидит пораженное болезнью лицо? Он ускорил бег и крикнул:

– Госпожа Катрин… Ради бога, подождите! Подождите меня!

Его сильный голос обогнал Катрин и долетел до процессии прокаженных.