Продолжая яростно укладывать вещи, Сара бормотала: «Вообще-то хорошо, что Фортюна отказывается ехать с нами. Он будет хорошим защитником Мишелю, и потом…» Она вдруг прикусила язык, как она умела делать каждый раз, когда ее мысль высказывалась в полный голос и была связана с Арно де Монсальви. Маленький оруженосец из Гаскони страдал не меньше, чем Катрин. Он был горячо и бесконечно предан своему хозяину, как это свойственно некоторым мужчинам. Он обожал Арно де Монсальви за смелость, бескомпромиссность в вопросах чести, воинский талант и за то, что военачальники Карла VII называли «ужасный характер де Монсальви», – любопытное сочетание вспыльчивости, твердости характера и нерушимой преданности. То, что ужасная болезнь осмелилась напасть на его божество, вначале потрясло Фортюна, потом вызвало гнев, но перешло в отчаяние, из которого он не сумел выбраться. В день, когда Арно навсегда покидал свою семью, Фортюна заперся в одной из самых больших башен, отказавшись присутствовать при этих душераздирающих проводах.

Хью Кеннеди нашел его лежащим на голой земле, заткнувшим уши, чтобы не слышать ударов колокола. Он рыдал как ребенок. Потом Фортюна ходил по крепости словно несчастный призрак и возвращался к жизни раз в неделю, по пятницам, когда отправлялся в лепрозорий Кальвие, чтобы отнести корзину с продуктами в богоугодное заведение. Фортюна упорно отказывался брать кого-нибудь с собой. Он жаждал одиночества. Даже Готье, пользовавшийся его благосклонностью, не мог добиться согласия сопровождать его. И ни разу оруженосец не дал себя уговорить сесть на лошадь, чтобы ехать в Кальвие. Он шел туда пешком, как паломник к месту поклонения. Три четверти лье, которые отделяли Карлат от лепрозория, он шел, согнувшись под грузом тяжелой корзины, на обратном пути на его плечах лежал не менее тяжелый груз обострившейся печали.

Катрин хотела заставить его ездить верхом, но он отказывался:

– Нет, госпожа Катрин, не возьму даже осла! Он больше не может взбираться на лошадь, которую так любил, и я, его оруженосец, не поеду верхом к моему выбитому из седла хозяину!

Достоинство и любовь, которые сквозили в его словах, потрясли Катрин. Она больше не настаивала. Со слезами на глазах она обняла и поцеловала маленького оруженосца в обе щеки.

– Ты храбрее меня, – сказала она, – я не могу идти туда. Мне кажется, я умру перед этой дверью, которая никогда не откроется для него. Я довольствуюсь тем, что издалека смотрю на дым, поднимающийся из трубы камина… Я всего-навсего женщина! – добавила она растроганно.

Но в этот вечер, когда она вызвала Фортюна, чтобы сделать последние распоряжения перед завтрашним отъездом в Монсальви, она не удержалась и сказала:

– От Монсальви до Кальвие более пяти лье, Фортюна! Я хочу, чтобы ты взял лошадь или мула. Ты будешь просто оставлять животное на некотором расстоянии от…

Название места застряло у нее в горле. Но Фортюна покачал головой:

– Я положу на дорогу два дня, госпожа Катрин, вот и все!

На этот раз она ничего не ответила. Она поняла, что этому маленькому гасконцу необходимо испытывать мучения, когда он идет к тому, чья жизнь превратилась в одно сплошное страдание.

Сквозь сжатые зубы молодая женщина прошептала скорее для себя, чем для него:

– Придет день, когда я тоже пойду туда и больше не вернусь.

Теперь кортеж, поднимаясь по извилистой дороге, достиг первых домов деревни.