Але, милый, куда ты запропал? Или лирический герой и впрямь уже убежден, что его имя столь широко представлено на карте Родины? Во все это периодически вплетаются «Разговоры с матерью», «Разговоры с отцом» и «Наказы сыну».
К началу восьмидесятых растительная стихия разбежалась еще шире – в стихи (и в названия) врывается стихия природности, окончательно вытесняя человеческое. «Коснись травы» – и то сказать, чего ж еще касаться? Почти ничего не осталось. То, что свершаются сроки и близок крах, в названиях поэтических книг звучит скрытым, но от того не менее тревожным лейтмотивом: напрасно один автор уверяет, что открылось «Третье дыхание», а другой – что «Моря не мелеют». «Грянул срок». «Осенцы». «Листобой». «Пламень костров и листьев». «Письмо из осени». «Предвестие». «Бабье лето». «Узел жизни». «Поздняя звезда». «Звучанье тишины». «Окольцованная синева». «Перемены лет». Безрадостно, короче. Если в двадцатые и шестидесятые господствует все «первое» (первый снег, первый утренник, первый рассвет, первый дождь, первый взгляд), то в восьмидесятые все безнадежно последнее – и ливень, и дождь, и лист. Случаются, конечно, гастрономически-бодрые названия вроде «Месяц красной рыбы» или радостные заверения «В десанте служим мы крылатом», но поэзия не врет. «Ну что хорошего в калине?» – вопрошает один из авторов. И то сказать, ничего. Россия становится чудовищно провинциальной – появляются дежурные названия «Моя провинция», «Дорогая моя провинция», «Сосновая провинция»… Прав был поэт, озаглавивший книгу «Стихи без названия»: все слова девальвированы.
Но напрасно стал бы ждать читатель, что девяностые годы что-то изменили в смысле названий поэтических книг. Тут наблюдается обвальное падение планки вкуса – связанное прежде всего с тем, что книгу теперь может издать каждый: в некотором смысле мы вернулись к Серебряному веку. Природа ушла на второй план, присутствует редко, вообще нынче мода на стихотворные строчки, выносимые в названия: «Любви незабвенное чувство», «Мне приснился клевер», «Узор волшебных снов», «Души моей волшебная княжна», «И вновь я пою об Урале», «Из дальних странствий возвратясь…», «Песнь девы, дарующей жизнь», «Когда молчат пророки гор» и даже многообещающее «Мне слиться бы с великой тундрой». Тут «И мудрость лет, и пыл души», и «В глубинном таинстве колодца», и «Такая карта мне легла» – сплошные ямбы. За что боролись, на то и напоролись. Среди всего этого плавают «Граффити» и «Хакер», но никуда не делись и традиционные «Пути», «Путники» и «Странники», а также «Твои глаза» и «Ее глаза».
Названия новых российских стихотворных сборников наглядно демонстрируют, что за последние сто лет Россия описала круг: от пошлости разрушения через пошлость созидания – к пошлости застоя. Кто тут виноват – Россия или графоманы – сказать трудно. Ясно, что они с Россией одинаково неистребимы, и это, как хотите, внушает оптимизм.
2005 год
Дмитрий Быков
Вот, новый оборот
новый Пелевин
9 ноября в обстановке строгой секретности сошел со стапелей пятый роман Виктора Пелевина «Священная книга оборотня». Это вторая большая книга мастера со времени судьбоносного перехода в издательство «Эксмо».
Со стороны это выглядит так. Был известный даос, вызыватель демонов и их же заклинатель Пе Ле Вин. |