А как старались почвенники в семидесятые годы внушить начальству, что они-то и есть подлинная Россия! Заметьте нас, отметьте и приблизьте нас – и мы своими руками расправимся с подлой диссидой! Поставьте на нас – и мы сами, без вашей помощи отстроим тут стопроцентное запретительство! К счастью, они были слишком откровенны в своей злобе, слишком наглядно бездарны, чтобы советская власть, озабоченная международным имиджем, согласилась ставить на них. Вдобавок они были откровенными антисемитами и под видом обличения коллективизации норовили разоблачить национальную природу комиссаров как таковых – а этого советская власть уж никак не могла стерпеть, и потому в семидесятые годы «почвенникам» иногда попадало. Не так, конечно, как подлым городским либералам,- но влетало, чего уж там. Всем старались навешать поровну. Но они не сдаются и теперь-то уж твердо надеются, что их идеология бездарности, репрессий и зависти, замаскированная, как всегда, под защиту родных осин, будет востребована и взята на вооружение на самом верху. То-то они и выстилаются с новым доносительством, пытаясь выставить русофобами и тунеядцами всех, кто еще делает местную жизнь переносимой.

Остается понять, почему они никогда не победят и почему так бездарно захлебнулись в семидесятые. Сейчас у них, кажется, тоже ничего не получится – и вовсе не потому, что у Кремля улучшился вкус или в массах менее популярна ксенофобия (она популярна, хотя пассионарности хватает ненадолго).

Когда-нибудь я обязательно сочиню книгу с длинным названием «Почему не надо бояться русского национализма». Мне уже приходилось писать, что русские националисты никогда не составят влиятельной политической силы, ибо никогда между собой не договорятся. Настало время задуматься о том, почему это так: либералы известны, конечно, вечными склоками – но далеко им до такого раздрая, которым всегда сопровождаются сборища и совместные проекты патриотов. Патриоты любят объяснять эту сплоченность либералов «психологией малого народа» – но тогда приходится признать, что главными занятиями «большого народа», к которому принадлежат они, являются драка, скандал и доносительство друг на друга.

Они дерутся, как большевики с меньшевиками за границей,- Горький все недоумевал, почему борцам за счастье народное так трудно договориться между собой, дело-то хорошее… Сегодня, наблюдая полемику вокруг «Русской доктрины» (сборника манифестов русских националистов, одобренного митрополитом Кириллом), я с особой отчетливостью вижу то, о чем догадался давно. Нет и не может быть согласия между людьми, которые никак не могут договориться, кто из них более русский. А критерием русскости они делают грубость, отвратительность, некультурность и даже антикультурность – поскольку любая культура главной своей целью ставит борьбу с такими имманентностями, как кровь и почва. Культура – все, чему удалось подняться над этими изначальными данностями; собственно, в их преодолении культура и заключается. Она для того и существует, чтобы человек рос над собой – над своей животной природой и обедняющими его границами вроде происхождения, нации, города проживания. Ни один национализм, чьей главной установкой является борьба с культурой и сопутствующее ей обожествление данностей, не может предложить своим адептам ничего привлекательного, а идеологи его заняты бесконечным выяснением отношений. Почему бесконечным? Потому что, если предел человеческому совершенству все-таки есть – по крайней мере, на конкретном историческом отрезке,- то несовершенство беспредельно.