Кто‑то в зеленой защитной броне тащил раненую женщину в угол. Уложил ее и побежал за другими ранеными. Подоспел еще один компадре, снял шлем. Химера с деформированными ушами. Он порылся в моей сумке. Сказал, что его зовут Фаустино и он служил санитаром в полевом госпитале в Перу. Он работал очень хорошо. У него оказались быстрые и искусные руки.

Еще двое компадрес, неразличимые в защитной броне, стали подтаскивать раненых. Меня это очень удивило. Я вдруг понял, что возникает нечто вроде военно‑полевого госпиталя, и скоро нас завалят ранеными.

Я слышал настойчивое «бум – бум – бум» в здании всего за три двери от нас по улице. Это было единственное место поблизости, где еще стреляли. Абрайра несла на плечах старика. Я подумал, что стреляющий добавляет нам много ненужной работы, и рассердился.

Я побежал к дому, откуда доносилась стрельба. Абрайра в это время вошла под арку большого промышленного здания, – и неожиданно все это здание вздрогнуло от взрыва. Подпрыгнуло в воздух – и развалилось. На Абрайру обрушились кирпичи и покореженные стальные балки.

Я бросился к ней. Под камнями Абрайры не видно. Я стоял, потрясенный, глядя на эту груду, потом начал растаскивать кирпичи. Прикинул, что их навалило слоем примерно в метр, и старался убирать их как можно быстрее. Поблизости продолжали стрелять.

«Когда откопаешь, она уже будет раздавлена, – подумал я. – Нужно спасать еще живых людей. Спасать тысячи». Я знал, что Абрайра не могла уцелеть под камнями.

Кинулся к большому куполу, где раздавались выстрелы, и даже на расстоянии услышал женские крики. Я вбежал внутрь. Купол оказался театром. Сквозь круглые окна под самой крышей лился свет, впереди располагалась сцена. В здании укрылась сотня женщин; и один человек в броне стоял у входа и стрелял в женщин из самострела, а они прятались за спинками кресел. У меня на глазах одна из женщин метнулась к запасному выходу, человек повернулся и убил ее. Действовал он с удивительной скоростью и уравновешенностью, точно и даже изысканно, погруженный в состояние мунэн, одновременно достигнув Мгновенности и Полного Контроля. Он стрелял по своим жертвам, словно это учебные цели, и делал это исключительно точно. Он символизировал все то, чему научили нас самураи. Женщины отчаянно кричали. Я крикнул:

– Muchacho! – и подбежал к этому человеку сзади. Он повернулся ко мне – я увидел, что это латиноамериканец, – потом снова принялся истреблять женщин. Я выбил самострел у него из рук и закричал: – Не нужно! – Он взглянул на меня, потом на ружье, словно хотел подобрать его.

Я стал расстегивать его шлем, кричал: «Не нужно!», хотел посмотреть, узнаю ли я его. Темноглазый человек средних лет. Для меня он безымянный. Лицо может принадлежать любому из тысяч знакомых мне рефуджиадос. Глаза его горели, он был покрыт потом мунэн.

Он ошеломленно смотрел на меня, не понимая, почему я на него кричу, как человек, очнувшийся от сна. Лицо его сияло восторгом. Неожиданно его взгляд сфокусировался, он увидел меня.

– Que glorioso! Как славно! – удивленно сказал он.

Снаружи звуки выстрелов стихли. Слышались радостные возгласы: наши люди осознали, что победили. И хоть меня тошнило от того, какими мы стали, в то же время я дрожал, сознавая, что мы приобрели целую планету. Я вышел наружу. Счастье, словно пот, сверкало на лицах моих товарищей. Я видел companero со снятым шлемом, с его волос стекала радость.

Я повернулся и побежал помогать раненым.

* * *

День тянулся бесконечно. Мы обрабатывали сотни раненых и переправляли их в больницу. Огромная работа, в которую постепенно было вовлечено около восьмидесяти Человек.