Но голос его остался прежним.

— Мне очень жаль, Туанетта.

Джимс почти бессознательно произнес эти слова. Они вернулись из далекого прошлого, словно оживший призрак, память о котором и он, и она давно изгнали из сердца.

— Что ты здесь делаешь? — повелительным тоном спросила Туанетта.

Этот вопрос она могла бы задать и в те давние годы, когда он осмеливался приходить в Тонтер-Манор со своими глупыми подарками. Почему он здесь? Джимс повернулся в ту сторону, откуда пришел, и протянул руку — но не затем, чтобы Туанетта взяла ее в свои; его жест заменял слова. Она все поняла. Слезы? Едва ли. Оба были еще слишком оглушены пережитым потрясением. Неожиданный порыв ветра разметал волосы Туанетты по кружевной накидке из черного шелка. Она повиновалась Джимсу, слегка вскинув подбородок, — горе не укротило гордости, которая горела в ее глазах, сквозила в складке губ. Туанетта знала, что ей предстоит. Как бескрылый ангел, явившийся на землю, чтобы взглянуть на умершего, приближалась она к подготовленному Джимсом месту.

Джимс уже вырыл могилу. Она была неглубокой, и устилавшая ее трава делала ее не такой страшной. Лежа в могиле, Тонтер не выглядел несчастным. Трава прикрывала его голову, и Туанетта не увидела, что отца скальпировали. Она опустилась на колени и стала молиться. Джимс отошел в сторону; он понимал, что преклонить колени рядом с Туанеттой, когда его лицо и тело носят следы ее ненависти, было бы святотатством.

Мельничное колесо не унималось. Оно продолжало завывать и вскрикивать, хотя уже должно было бы многое понять; и вдруг Джимсу пришло в голову, что при жизни Тонтера все обстояло иначе. Должно быть, на крыше мельницы поселился сам дьявол!

Джимс терпеливо ждал, обводя взглядом размытый дымом горизонт. Смерть ушла, но она могла снова вернуться по ею же проторенной скорбной тропе. Джимс подумал об этом, оборачиваясь к склоненной над телом отца Туанетте. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем девушка поднялась с колен. Она не плакала. Глаза, как синие звезды, мерцали на ее мраморно-белом лице. В потоке солнечного света волосы излучали неземное сияние. Красота Туанетты ослепила Джимса. И наоборот: устрашающий вид молодого человека испугал Туанетту, и когда Джимс снял с себя куртку, позаимствованную у одного из убитых, и накрыл ею труп Тонтера, у нее вырвался возглас протеста. Но она не проронила ни слова; только мельничное колесо продолжало нарушать тишину своими отравленными злобой стенаниями. Первые комья земли упали на тело барона. Туанетта не мигая смотрела в небо и, когда Джимс закончил свое скорбное занятие, вместе с ним вернулась к мельнице. Она наблюдала, как он идет за луком; поднимая его, Джимс разглядел, что принял за тело Туанетты труп жены Питера-младшего.

Джимс вернулся и во второй раз заговорил с Туанеттой. Его губы, разбитые стволом мушкета, распухли, рубец на лбу потемнел и налился кровью. Тряпка, которой он перевязал раненую руку, покраснела. Глаза болели.

— Я должен увести тебя отсюда, — сказал он. — У нас нет времени, чтобы позаботиться об остальных. Если они вернутся…

— Тебя они не тронут, — возразила она.

Джимс не ответил, а только посмотрел вдаль, за Ришелье, и в сторону Шамплена, где стояла армия Дискау.

— Не тронут ни твоего отца, ни мать и ничего, что принадлежит Булэнам. Напротив: они наградят их за помощь в убийствах и разбое. Разве не так?

И снова Джимс ничего не ответил. Он внимательно прислушивался, не донесется ли издалека какой-нибудь звук.

Голос Туанетты звучал ровно, спокойно; ее не волновали последствия наказания, которому она подвергла Джимса, не трогал вид кровавых рубцов и ссадин, нанесенных ее рукой.