Когда он вернулся, его мать была не одна. С ней была Туанетта; она сидела на земле и держала голову англичанки на коленях. Сжимая в руках холодное лицо женщины, которую она тщетно старалась возненавидеть, Туанетта смотрела на Джимса с такой болью, такой мукой и сочувствием, словно ждала, чтобы он в наказание ударил ее.

Затем она склонила голову над матерью Джимса и покрыла смерть сверкающей пеленой своих волос,

Под высоким развесистым деревом Джимс начал рыть могилу.

Они шли, взявшись за руки, как молодые бог и богиня, готовые противопоставить превратностям жестокого мира силу, закаленную в огне испытаний. Слабость и головокружение Джимса прошли. Его раненой руки ласково касались пальцы, такие же нежные, как пальцы его матери. Горячие слезы, капавшие из-под темных ресниц Туанетты, омыли его ссадины и уняли боль. Слова, сказанные голосом, какого он никогда раньше не слышал, и молящие о прощении за многие годы обид и непонимания, вселили в его сердце безмятежный покой. Туанетта пробудила в его истерзанной душе мужество и решимость. Опаленный горем, хотя и не большим, чем горе Туанетты, Джимс снова увидел образы, когда-то являвшиеся ему в мечтах.

Туанетта вновь превратилась в девочку, которой она была, когда мечты эти только зарождались. Джимс без труда мог бы вообразить, что рядом с ним идет прежняя Туанетта с фермы Люссана, с той лишь разницей, что в испачканном, изодранном платье, с прямыми, схваченными лентой волосами вместо шелковистых локонов, она, разумеется, не претендовала на былую неотразимость. За время, проведенное Туанеттой под большим деревом возле матери Джимса, в ней произошла разительная перемена: она утратила большую часть своей силы и мужества, но прежде всего — годами копившуюся гордыню, порожденную порочным воспитанием. Если пережитое горе преобразило Джимса, то и Туанетту оно превратило в ту девочку, которую так мечтала увидеть в своем доме Катерина.

Рядом с Джимсом Туанетта вовсе не казалась высокой. Она уже не была так бесстрастно-холодна, бледна и готова протянуть руки навстречу смерти, случись той оказаться рядом. Ее глаза не были глазами прежней Туанетты — они потемнели от горя, и в их бездонных глубинах застыли мука и безысходное страдание. Но было в них и другое. Туанетта снова видела бесконечные стены леса, пустынность окружающего мира, собственную беспомощность и силу того, кто шел рядом с ней. Испитая ею чаша ужаса обратила ее в камень, как Ниобею, но теперь она вновь чувствовала тепло живой плоти, ее хрупкость и слабость, вновь ощущала трепет жизни и страстное желание жить. Туанетта посмотрела на Джимса. Давно, давно, еще ребенком, она могла бы, совсем как сейчас, позволить ему завести себя в глубь леса, где он ничего не боялся и где таинственные тени и загадочные звуки заставляли ее сердце замирать от страха. Пальцы Туанетты крепко сжали пальцы Джимса.

Молодые люди миновали сад Катерины, где ее любимые цветы кивали полными созревших семян головками; прошли краем турнепсового поля, где созревшие плоды ждали, когда звонкий морозец придаст их мякоти хрупкость и аромат; пересекли новую вырубку, где груда выкорчеванных пней с причудливо извивающимися корнями ждала зимы, чтобы принести свет и тепло в дом Булэнов. На участке с разбросанными кругом комьями свежей земли валялись орудия, которыми пользовались накануне: топоры, лопаты, пекановые колья и большая двухлопастная мотыга, сработанная Хепсибой в кузнице Тонтера. На пне, до половины вырытом из земли, лежала одна из трубок Хепсибы, которую он смастерил из части кукурузного початка, приспособив для черенка полый тростник.