Впечатлительным оказался.

Подняв жировую свечу (к счастью, не погасла) и убедившись, что больше сортирными тайнами никто не интересуется, помог выбраться епископу. Тот первым делом бросился к старику:

– Дан! Что вы с ним сделали!

Моральные метания этого еретика начали доставать: то он рвется самолично расчленить Цавуса за многочисленные старые грехи, то трясется из-за обморочного старикана. Мне сейчас нужнее головорез, а не святоша-непротивленец, но Конфидус это отказывается понимать. Ведь умеет, когда припечет, – достаточно вспомнить последний день похода и бой у брода: рубил там за четверых.

Эх… религия… опиум для народа…

– Да я его пальцем не трогал.

– А почему он тогда без памяти лежит?

– Увидел, как я из очка выбираюсь.

– И что?

– И то! Вы посмотрите на меня и подумайте, отчего люди, увидев такое прекрасное создание в своем сортире, сознание теряют.

– Да уж… вы извините, Дан, но вид у вас…

– У вас ничуть не лучше, а уж про вонь даже не хочу говорить.

– Понимаю… А чего еще ожидать, если вдоволь по нечистотам попутешествовали?

– Мы болтать будем или попробуем найти Цавуса?

– Может, сперва попробуем привести старика в чувство и он нам все расскажет?

– Если он при виде одного меня штаны намочил, то что будет, когда обоих нас увидит?

– Ваша правда, пойдемте. Надеюсь, он очнется сам. В таком возрасте испуг опасен для сердца.

– Вы кочергу лучше прихватите… пригодится.

Епископ послушался, бормоча под нос молитвы на тему неминуемой перспективы вот-вот заработать новую порцию грехов, а я уверенно направился к двери.

Странное дело – даже ноги слушаются отлично. Болят только, но к боли привык уже. Не думаю, что мне легче стало, – скорее наоборот. Организм, похоже, понял, что наступает «последний парад», – отдает все резервы. До остатка. Понимает, что я на грани, свалиться могу в любой момент. Мне бы отдохнуть и поесть, причем немедленно, иначе отключусь, будто старик этот, и не очнусь, даже когда начнут в кипятке варить.

Коридор, распахнутая дверь. Осторожно заглядываю – узкая каморка с лежанкой и какими-то длинными полками, занавешенными рогожей. Обиталище слуги. Обернулся к епископу:

– Дом какой-то странный – стены кругом загибаются. На башню похоже. Он, может, и устроен как башня?

– Да это и есть башня – от старой стены уцелела. Карающие ее привели в порядок, приспособив под жилье. Думаю, Цавус наверху, но один он там или нет, не могу знать. У карающих все не как у людей: то толпами в городе торчат, то никого не увидишь. Шастают по всей стране. Если у них сейчас здесь сборище, то нам не поздоровится.

– Кроме Цавуса, в тюрьме никого из их братии не видел.

– Это ничего не доказывает – Хорек просто самолично решил стражем заниматься, так что остальным без надобности к вам ходить было.

Перспектива наткнуться на толпу инквизиторов не вдохновляла, но и отступать я не хотел. Видимо, от лишений мозг начал работать с перебоями: в здравом уме плюнул бы и на Хорька, и даже на Зеленого… в первую очередь себя спасать надо.

– Конфидус, в доме очень тихо. Если их здесь много, то, наверное, спят. Осмотрим потихоньку все.

– Проснутся… от вони нашей проснутся. – Еретик был настроен пессимистически.

Больше не тратя времени на пустые разговоры, я принялся изучать первый этаж. Кухня – на ее пороге желудок скрутило судорогой от ароматов пищи; кладовка; чулан, забитый хламом по самую дверь; большая полукруглая трапезная комната, заставленная столами и лавками; запертая на замок дверь, окованная железом.