Однако Эвтерпа вполне обошлась бы без Семеновой-старшей в качестве служительницы. Зато Семенову-меньшую, очаровательную Нимфодору, Кавос сделал отличной исполнительницей оперно-водевильных партий. И никто из-за нее копий не ломал.
В конце концов в споре между Терпсихорой и Мельпоменой победила муза с трагической маской и венком из плюща. Потому что Дмитриевский с самого начала был убежден: место Катерины Семеновой — именно в трагедии.
Кстати сказать, преподаватель Рыкалов был замечательный комедийный актер. Именно от него научилась Катерина Семенова не только вставать в трагические позы, но и свободно, естественно жестикулировать, легко двигаться по сцене, привыкла и к непринужденной мимической игре. Лицо ее, прелестное, живое и выразительное, могло стать неотразимо-красивым — если того требовала роль, оно могло показаться также… отталкивающим, если того, опять же, требовала роль. Непревзойденному владению мимикой ее тоже научил Рыкалов. А чувство собственного достоинства пробудил в ней Дмитриевский. Во-первых, он был искренне восхищен талантом Катерины, а во-вторых, он и сам обладал этим чувством, был по-настоящему светский, образованнейший человек, прирожденный учитель — лишь бы было, кого учить.
Катерина Семенова стала одной из самых благодарных учениц Дмитриевского: именно от него она усвоила, что важнейшими качествами трагика являются естественность и голос сердца. Но он был твердо уверен, что без ритмического, музыкального начала трагедия на сцене не звучит. И когда позднее публика и критика наперебой восхищалась «орга́ном», то есть голосом Катерины Семеновой, благодарить прежде всего за этот «орган» следовало Дмитриевского.
А уж как он-то гордился «орга́ном» Катерины! Прежняя ученица его, Александра Перлова (то есть настоящая ее фамилия была Полыгалова, но разве это фамилия для актрисы?! Совершенно немыслимая фамилия! Другое дело Перлова, что означает по-русски — Жемчугова!), совершенно очаровательное создание, была бы пречудной актрисою, кабы со временем, от чрезмерной чувствительности, голос ее не сделался слезливым, влажным, раздражающе-надрывным, словно она все время всхлипывала. Более всего Дмитриевский боялся, что Семенова тоже «заплачет» на сцене, и не уставал твердить, что трагедия требует «сухого горла».
Впрочем, Сашеньку Перлову очень даже можно было понять — чисто по-человечески. Жизнь у нее была такая, что удивительно было бы не заплакать! Тотчас после выпуска она выскочила замуж за актера Андрея Каратыгина, родила двух детей… ну и влачила теперь уныло-семейственное существование с мужем, актером очень средним и вечно безденежным, который более всего на свете любил свои записные книжки, в кои заносил все события как собственной жизни, так жизней окружающих его людей. Именно описанные им существа были для него гораздо реальнее, чем, к примеру, жена, которой он великодушно предоставил возможность трудиться в поте лица и зарабатывать пропитание для себя самой и детей — ну и для него, естественно, для, не побоимся этого слова, мемуариста Каратыгина…. Так что неудивительно, что Сашенька Полыгалова-Перлова-Каратыгина оказалась расположена к излишней чувствительности: она беспрестанно оплакивала собственную многотрудную жизнь. Именно поэтому Дмитриевский не уставал предостерегать актеров и актрис от ранних браков.
— И вообще, — твердил он, — лучший актер тот, кто не любит на сцене, а играет любовь! Не влюбляйтесь, милые барышни, елико сие возможно!
Впрочем, Иван Афанасьевич сознавал тщетность своих советов. Дело молодое, а сердца девичьи, как поется в песне, разгарчивы да зазнобчивы. И как же, интересно, сим сердечкам таковыми не сделаться, когда обладательницы их играют на сцене рядом с Алексеем Яковлевым!
Алексей Яковлев тоже был учеником Дмитриевского, хотя и не посещал театральное училище. |