Гавриил Державин. На счастие
Всегда прехвально, препочтенно, Во всей вселенной обоженно И вожделенное от всех, О ты, великомощно Счастье! Источник наших бед, утех, Кому и в ведро и в ненастье Мавр, Лопарь, пастыри, цари, Моляся в кущах и на троне, В воскликновениях и стоне, В сердцах их зиждут алтари!
Сын время, случая, судьбины Иль недоведомой причины, Бог сильный, резвый, добрый, злой! На шаровидной колеснице[1], Хрустальной, скользкой, роковой, Вослед блистающей деннице, Чрез горы, степь, моря, леса, Вседневно ты по свету скачешь, Волшебною ширинкой машешь И производишь чудеса.
Куда хребет свой обращаешь, Там в пепел грады претворяешь, Приводишь в страх богатырей; Султанов заключаешь в клетку[2], На казнь выводишь королей[3]; Но если ты ж, хотя в издевку, Осклабишь взор свой на кого — Раба творишь владыкой миру[4], Наместо рубища порфиру Ты возлагаешь на него.
В те дни людского просвещенья, Как нет кикиморов явленья[5], Как ты лишь всем чудотворишь: Девиц и дам магнизируешь[6], Из камней золото варишь[7], В глаза патриотизма плюешь, Катаешь кубарем весь мир; Как резвости твоей примеров Полна земля вся кавалеров И целый свет стал бригадир[8].
В те дни, как всюду скороходом Пред русским ты бежишь народом И лавры рвешь ему зимой, Стамбулу бороду ерошишь[9], На Тавре едешь чехардой; Задать Стокгольму перцу хочешь, Берлину фабришь ты усы; А Темзу в фижмы наряжаешь, Хохол Варшаве раздуваешь, Коптишь Голландцам колбасы.
В те дни, как Вену ободряешь, Парижу пукли разбиваешь, Мадриту поднимаешь нос, На Копенгаген иней сеешь, Пучок подносишь Гданску роз; Венецьи, Мальте не радеешь, А Греции велишь зевать; И Риму, ноги чтоб не пухли, Святые оставляя туфли, Царям претишь их целовать.
В те дни, как всё везде в разгулье[10]: Политика и правосудье, Ум, совесть, и закон святой, И логика пиры пируют, На карты ставят век златой, Судьбами смертных пунтируют, Вселенну в трантелево[11] гнут; Как полюсы, меридианы, Науки, Музы, боги — пьяны, Все скачут, пляшут и поют.
В те дни, как всюду Ерихонцы[12] Не сеют, но лишь жнут червонцы, Их денег куры не клюют; Как вкус и нравы распестрялись, Весь мир стал полосатый шут[13]; Мартышки в воздухе явились[14], По свету светят фонари[15], Витийствуют уранги в школах[16]; На пышных карточных престолах Сидят мишурные цари[17].
В те дни, как Мудрость среди тронов[18] Одна не месит макаронов; Не ходит в кузницу ковать; А разве временем лишь скучным Изволит Муз к себе пускать И перышком своим искусным, Не ссоряся никак, ни с кем, Для общей и своей забавы, Комедьи пишет, чистит нравы, И припевает хем, хем, хем[19].
В те дни, ни с кем как несравненна, Она с тобою сопряженна, Нельзя ни в сказках рассказать[20], Ни написать пером красиво, Как милость любит проливать, Как царствует она правдиво, Не жжет, не рубит без суда; А разве кое-как вельможи И так и сяк, нахмуря рожи, Тузят иного иногда[21].
В те дни, как мещет всюду взоры Она вселенной на рессоры И весит скипетры царей, Следы орлов парящих видит И пресмыкающихся змей; Разя врагов, не ненавидит, А только пресекает зло; Без лат богатырям и в латах[22] Претит давить лимоны в лапах, А хочет, чтобы всё цвело.
В те дни, как скипетром любезным Она перун к странам железным И гром за тридевять земель Несет на лунно государство[23], И бомбы сыплет, будто хмель; Свое же ублажая царство, Покоит, греет и живит; В мороз камины возжигает, Дрова и сено запасает[24], Бояр и чернь благотворит.
В те дни и времена чудесны Твой взор и на меня всеместный Простри, о над царями царь! Простри и удостой усмешкой Презренную тобою тварь; И если я не создан пешкой, Валяться не рожден в пыли, Прошу тебя моим быть другом; Песчинка может быть жемчугом, Погладь меня и потрепли.
Бывало, ты меня к боярам В любовь введешь: беру всё даром, На вексель, в долг без платежа; Судьи, дьяки и прокуроры, В передней про себя брюзжа, Умильные мне мещут взоры И жаждут слова моего, А я всех мимо по паркету Бегу, нос вздернув, к кабинету, И в грош не ставлю никого.
Бывало, под чужим нарядом С красоткой чернобровой рядом Иль с беленькой, сидя со мной, Ты в шашки, то в картеж играешь; Прекрасною твоей рукой Туза червонного вскрываешь, Сердечный твой тем кажешь взгляд; Я к крале короля бросаю, И ферзь к ладье я придвигаю, Даю марьяж[25] иль шах и мат.
Бывало, милые науки И Музы, простирая руки, Позавтракать ко мне придут И всё мое усядут ложе; А я, свирель настроя тут, С их каждой лирой то же, то же Играю, что вчерась играл. Согласна трель! взаимны тоны! Восторг всех чувств! За вас короны Тогда бы взять не пожелал.
А ныне пятьдесят мне било; Полет свой Счастье пременило, Без лат я Горе-богатырь[26]; Прекрасный пол меня лишь бесит, Амур без перьев — нетопырь, Едва вспорхнет, и нос повесит. Сокрылся и в игре мой клад; Не страстны мной, как прежде, Музы; Бояра понадули пузы, И я у всех стал виноват[27].
Услышь, услышь меня, о Счастье! И, солнце как сквозь бурь, ненастье, Так на меня и ты взгляни; Прошу, молю тебя умильно, Мою ты участь премени; Ведь всемогуще ты и сильно Творить добро из самых зол; От божеской твоей десницы Гудок гудит на тон скрыпицы И вьется локоном хохол[28].
Но, ах! как некая ты сфера Иль легкий шар Монгольфиера[29], Блистая в воздухе, летишь; Вселенна длани простирает, Зовет тебя, — ты не глядишь, Но шар твой часто упадает По прихоти одной твоей На пни, на кочки, на колоды, На грязь и на гнилые воды; А редко, редко — на людей.
Слети ко мне, мое драгое, Серебряное, золотое Сокровище и божество! Слети, причти к твоим любимцам! Я храм тебе и торжество Устрою, и везде по крыльцам Твоим рассыплю я цветы; Возжгу куреньи благовонны, И буду ездить на поклоны, Где только обитаешь ты.
Жить буду в тереме богатом[30], Возвышусь в чин, и знатным браком Горацию в родню причтусь; Пером моим славно-школярным Рассудка выше вознесусь И, став тебе неблагодарным, — Беатус! брат мой, на волах Собою сам поля орющий Или стада свои пасущий! — Я буду восклицать в пирах.
Увы! еще ты не внимаешь, О Счастие! моей мольбе, Мои обеты презираешь — Знать, неугоден я тебе. Но на софах ли ты пуховых, В тенях ли миртовых, лавровых, Иль в золотой живешь стране — Внемли, шепни твоим любимцам, Вельможам, королям и принцам: Спокойствие мое во мне!
1789
ПРИМЕЧАНИЯ Впервые — Изд. 1798 г., стр.179: «На счастие. Писано на маслянице, 1790 года» (в одной из рукописей 1790-х гг. прибавлено: «когда и сам автор был под хмельком»— см. Грот, 1, 244). Печ. по Изд. 1808 г., т. 1, стр. 157. Державин написал оду в Москве, где он жил с января по июнь 1789 г. «в чрезвычайном гонении», ожидая суда Сената. В Изд. 1798 г. «сказано на маслянице, потому что, описывая разные проказы того времени, автор хотел скрыть прямое свое намерение, ибо он, по притеснению некоторых вельмож находясь тогда отлученным от губернаторства тамбовского, был под ответом в московском сенате, то в свое утешение и забаву хотел посмеяться ироническим слогом над всем тем, что делается в сем развратном и непостоянном мире» (Грот, 9, 238). Для поэзии эпохи классицизма тема счастья, «фортуны» была одной из характернейших. Одной из наиболее известных од на эту тему была ода французского поэта Ж.-Б. Руссо (1670—1741) «A la Fortune» («К счастию»), которую ранее перевели в порядке поэтического соревнования А. П. Сумароков и М. В. Ломоносов. Несколько позднее Державина (в 1792 г.) оду «На счастие» написал и друг Державина, поэт В. В. Капнист. Державинская ода отличается от всех других шуточным тоном. |
