По приглашению Варвары Степановны пришли в школу учителя, Григорий Шугаев и Прохор Стрешнев.
Приодевшийся по-праздничному, Прохор Михайлович неловко потоптался у дверей школьного зала, не зная, куда девать свои задубевшие руки.
— Знакомьтесь… — Учительница представила школьникам Прохора Михайловича. — Ваш новый преподаватель. Будет руководить производственной практикой по машиноведению.
— А мы уже знаем, — отозвались ребята.
Варвара Степановна объяснила ребятам, что с утятами произошло недоразумение: ни колхоз, ни школа не подготовились к их встрече. Но теперь выход найден.
Надо будет срочно построить ферму, перевести туда утят и выращивать их по всем правилам зоотехнической науки, как это делается в соседнем колхозе «Коммунар».
На ферме должны работать только добровольцы — те, кто интересуется птицеводством и хочет от души помочь колхозу. Так что желающие поработать в «утином звене» пусть записываются у бригадира Тани Фонарёвой.
Правда, фермы ещё нет, есть только старые сараи, которые надо переделать. Но тут уж всё зависит от школьных строителей, которым придётся поработать ударно.
— Добровольцы-строители, ко мне! — объявил учитель физики Пётр Акимович. — А ну-ка, тряхнём стариной! Помните, как мы мастерскую строили, школу ремонтировали?
— Молодым трактористам на птицеферме тоже дело найдётся, — поднимаясь, сказал Прохор Михайлович. — Будем на тракторе корма подвозить, подстилку, воду. И во время стройки трактор потребуется.
И запись началась.
После того как собрание закончилось, к Варваре Степановне подошла Таня Фонарёва. Лицо её было бледно, губы плотно сжаты, на лбу пролегла резкая чёрточка. «Эге, а девочке-то нелегко, видно», — подумала учительница.
— Варвара Степановна, — проговорила Таня, — не могу я больше бригадиром быть. Ребята не доверяют мне… Чуть ли не бойкот объявили. Освободите меня.
— Вот те раз… — удивилась учительница — Какой же это бойкот? Верно, комсомольцы на комитете тебя крепко покритиковали, но из бригадиров тебя никто не отстранял. А потом, почему ты мне жалуешься? Обратись к членам бригады — они же тебя избирали.
— А если они не понимают меня. Я же хотела как лучше сделать… чтобы школу прославить.
— Что ты, Таня! — вмешалась в разговор Люба Конькова. — Ребята не зря сердятся… Ты ведь была неправа. Надо понять это.
— Нет уж, спасибочко! Пусть другие командуют, а я посмотрю, что у них получится, — сухо сказала Таня.
Варвара Степановна грустно покачала головой.
Вчера — и уж в какой раз! — она вновь разговаривала с Кузьмой Егоровичем о поведении Тани. Девочка становится чёрствой, заносчивой, не терпит никаких замечаний, всё больше и больше отдаляется от товарищей.
— Вы, Варвара Степановна, не мудрите. Дочкой я доволен. Способна, смекалиста, ко мне уважительна. И в школе на первом счету. Чего мне, родителю, желать ещё…
— А я вот смотрю, что Таня все ваши повадки повторяет, и меня тревога берёт. Вырастет она вторым Кузьмой Фонарёвым, вашим подобием… Кому от этого радость?
— Это уж вы того… далеко заезжаете, — осклабился Кузьма Егорович. — Мне ведь ваш характерец тоже не чай с мёдом. Друг друга нам не переучить. И Татьяну вы мне не смущайте…
— Послушай, девочка… — заговорила сейчас учительница. — Ты вот у нас всё командуешь, руководишь, проявляешь инициативу, а до самой работы у тебя руки не доходят. На фермы ты почти не заглядывала, в поле за тяпку не бралась, к трактору не подходила. |