Гавриил Державин. На смерть графини Румянцевой
Не беспрестанно дождь стремится На класы с черных облаков, И море не всегда струится От пременяемых ветров; Не круглый год во льду спят воды, Не всякий день бурь слышен свист, И с скучной не всегда природы Падет на землю желтый лист.
Подобно и тебе крушиться Не должно, Дашкова, всегда[1], Готово ль солнце в бездну скрыться, Иль паки утру быть чреда; Ты жизнь свою в тоске проводишь, По английским твоим коврам[2], Уединясь, в смущеньи ходишь И волю течь даешь слезам.
Престань! и равнодушным оком Воззри на оный кипарис[3], Который на брегу высоком На невские струи навис И мрачной тени под покровом, Во дремлющих своих ветвях, Сокрыл недавно в гробе новом Румянцовой почтенный прах.
Румянцовой! — Она блистала Умом, породой, красотой, И в старости любовь снискала У всех любезною душой; Она со твердостью смежила Супружний взор, друзей, детей; Монархам осмерым служила[4], Носила знаки их честей.
И зрела в торжестве и славе И в лаврах сына своего; Не изменялась в сердце, нраве Ни для кого, ни для чего; А доброе и злое купно Собою испытала всё, И как вертится всеминутно Людской фортуны колесо.
Воззри на памятник сей вечный Ты современницы твоей, В отраду горести сердечной, К спокойствию души своей, Прочти: «Сия гробница скрыла Затмившего мать лунный свет[5]; Смерть добродетели щадила, Она жила почти сто лет».
Как солнце тускло ниспущает Последние свои лучи, По небу, по водам блистает Румяною зарей[6] в ночи, — Так с тихим вздохом, взором ясным Она оставила сей свет; Но именем своим прекрасным Еще, еще она живет.
И ты, коль победила страсти, Которы трудно победить; Когда не ищешь вышней власти[7] И первою в вельможах быть; Когда не мстишь, и совесть права, Не алчешь злата и сребра, — Какого же, коль телом здрава, Еще желаешь ты добра?
Одно лишь в нас добро прямое, А прочее всё в свете тлен; Почиет чья душа в покое, Поистине тот есть блажен. Престань же ты умом крылатым По треволнению летать; С убогим грузом иль богатым, Всяк должен к вечности пристать.
Пожди, — и сын твой с страшна бою[8] Иль на щите, иль со щитом, С победой, с славою, с женою, С трофеями приедет в дом; И если знатности и злата Невестка в дар не принесет, Благими нравами богата, Прекрасных внучат приведет.
Утешься, и в объятьи нежном Облобызай своих ты чад; В семействе тихом, безмятежном, Фессальский насаждая сад[9], Живи и распложай науки; Живи и обессмертвь себя, Да громогласной лиры звуки И музы воспоют тебя.
Седый собор Ареопага[10], На истину смотря в очки, Насчет общественного блага Нередко ей давал щелчки; Но в век тот Аристиды[11] жили, Сносили ссылки, казни, смерть; Когда судьбы благоволили, Не должно ли и нам терпеть?
Терпи! — Самсон сотрет льву зубы, А Навин потемнит луну[12]; Румянцов молньи дхнет сугубы[13], Екатерина тишину[14]. Меня ж ничто вредить не может, Я злобу твердостью сотру[15]; Врагов моих червь кости сгложет, А я пиит — и не умру.
1788
ПРИМЕЧАНИЯ Впервые — «Московский журнал», 1791, № 3, стр. 269, под заглавием «Ода на смерть графини Румянцовой к Н***». Печ. по Изд. 1808 г., т. 1, стр. 142. Державин обращается к кн. Е. Р. Дашковой, «потому что она была в крайнем огорчении о женитьбе ее сына без ее позволения, в противоположность гр. Румянцовой, которая в свой долгий век много переносила горестей равнодушно» (Об. Д., 621). П. М. Дашков женился около 1788 г. на небогатой и незнатной провинциальной дворянке А. С. Алферовой, причем попросил у матери разрешения на женитьбу через два месяца после венчания (Зап. Е. Р. Дашковой. Лондон, 1859, стр. 228 и след.). Известие о «неравном» браке сына привело честолюбивую княгиню, которая втайне рассчитывала, что он станет фаворитом императрицы, в отчаяние. «Признаюсь, уронить меня ниже в общем мнении никто не мог», — писала она впоследствии (там же, 230). Гр. М. А. Румянцева (1698(?) — 1788) — мать знаменитого русского полководца П. А. Румянцева-Задунайского, фрейлина, впоследствии статс-дама и обер-гофмейстерина (с 1776 г.) русских императриц. По некоторым данным (Дневник Храповицкого. М., 1902, стр. 46), умерла на 96-м году жизни (в данном стихотворении: «Она жила почти сто лет»). Первые стихи оды являются подражанием первым стихам девятой оды Горация (II книга). |
