Простите, Николай Фёдорович, но, кажется, временами Вы выпадаете, перестаёте чувствовать собеседника. Что ли от величия своего? Оттого ли, что в Оренбурге Вы — признанный прогрессивной общественностью, классик? Что сам Михаил Александрович Вас, в гроб сходя, благословил?

Ведь вся эта риторика, все речевые штампы, шаблоны, с помощью которых Вы с Петром Николаевичем объясняли мне мою несостоятельность, — они хороши для выступления на собраниях, для митингов. Чтобы, указывая на меня пальцем, пудрить кому–нибудь мозги.

Возможно, для доклада где–нибудь на Съезде Советских писателей.

Вы вообще–то понимаете, хотите ли понимать, о чём мы с Вами разговариваем? Вы меня слушаете? Слышите? Любите ли Вы женщин? Смеётесь ли, когда Вам рассказывают анекдоты? Или — только над «приличными»? Типа: «Возвращается муж ночью домой из командировки, заходит к жене в спальню, а там — ничего интересного»?.. Что? Всё равно не смешно?

Как Вы вообще относитесь к устному народному творчеству, к фольклору? Не тянет ли запретить, отредактировать, выступить в печати с суровым осуждением? Или фольклор отдельно — литература — отдельно? Ваша литература?

Не бросает ли Вас в холодный пот оттого, что в снах приходится иногда видеть такое, из–за чего литературный критик Ваш, Пётр Николаевич, если бы узнали, то никогда бы больше не подали Вам руки?..

Пробовали ли Вы работать над собой, чтобы Вам никогда не снилось ничего такого?..

Кто для Вас Пьер Паоло Пазолини — пошляк, режиссёр порнофильмов, или Великий Мастер? Какая половина тела — верхняя или нижняя включается у Вас при просмотре его работ? (Хотя по части выше–ниже пояса, опять простите, это не к Вам, хоть Вы и подписались, а к Петру Николаевичу).

Видели ли Вы «Империю чувств» Нагиса Ошимы?

А как Вам фильмы Киры Муратовой, где нет–нет, да и проскользнёт «заголенка»?..

Или Вы уже мессия и у Вас — миссия?.. Вразумлять, воспитывать, указывать единственно правильный в литературе путь?..

В Журнале «Гостиный двор», в № 18 за 2005 г., Вы опубликовали статью «На родной земле». Вступление — чуть ли не плач по Союзу Советских писателей. «Кое–кто хочет забыть, принизить…». Ну, понятно — был он Вашим кормильцем, с ним связаны Ваши лучшие годы. Но что хорошего было в Вашей советской литературе? Кастрированной, дистиллированной, а потом ещё — отфильтрованной. Если и появлялось что–нибудь приличное, вроде «В Окопах Сталинграда», «Чевенгур», «Один день Ивана Денисовича», так оно, если не сразу, то через время становилось антисоветским. В 70‑х годах прочитать «Мастера и Маргариту», «Театральный роман» можно было только в сброшюрованных страничках из «Нового мира», а за хранение «Роковых яиц», «Собачьего сердца» сажали в тюрьму.

Язык советской литературы был более всего приспособлен для контактов с властью (уж каких, пусть там Пётр Николаевич пофантазируют) и, таким образом, к русской классической литературе, если и имел отношение, то неприлично опосредованное. Писалось всё с оглядкой на партию, которая себя называла мудрой и на органы, которые называли себя справедливыми.

Советский писатель — успешно мимикрирующая особь. С уходом коммунистов из власти совписы быстренько сменили вывеску и уже не с красными флагами, но — с хоругвями пошли в новую жизнь. Теперь уже — как Союз писателей России.

И, что забавно, даже картины современной жизни им удаётся складывать из пазлов сталинской эпохи.

И как–то это всё ладненько, без скрипа, увязывается с рассуждениями о Нагорной проповеди.

Скажите, Николай Фёдорович, а в Вашей организации креститься с КГБ в один день начали? Или чуть позже — по сигналу?

Вы среди прочих находились в своём Советском Союзе писателей, как в палате, где чистый, обработанный ультрафиолетовыми лучами, воздух.