Любовная исступленность в его сюжетах — попытка прийти в соответствии с красотой высшего замысла о любви. В соответствии с божественной симметрией определяет он свое искусство.

Его самые откровенные описания полны наилучших символов и предполагают присутствие своеобразной добродетели.

Его фантазии вмешанные в сюжет («Принцесса, дочь короля», «Дура»), совершаются через гротескные подражания, поражая читателя такими именами и речениями, таким инаковением гармоний и разнообразием ритмов, чтобы радовать и печалить страстное начало души.

Правда же, интеллектуальная проза — это не обязательно напряженный умняк?

У Довлатова, к примеру, проза интеллектуальнейшая. Проста в прочтении настолько, что ему инкриминируют рядовое бытописательство. Но его проза просто лучится умом. Для того, чтобы сплести слова таким именно образом требуется всю жизнь думать и проницать, и соотносить материи не иначе как философские, какой бы вид они не принимали в быту.

Вы понимаете, о чем я?

Бытописатель тоже работает с общим формами мышления, но мышления поверхностного, рассудочного.

Писатель интеллектуального склада — а Дунаенко таков — идет глубже, туда, где формы мышления предельно общие, архетипические, ну, как в сказках, понимаете?

Оставляя все рассудочные структуры в неприкосновенности, такой писатель проходит сквозь них, в самую глубь, и преобразует обычные сюжетные картинки в интеллектуальный продукт, в художественное произведение.

Читатель, потребляя такой продукт может и не понять, что «вкушает» интеллектуальную прозу. Просто ему будет хорошо.

Но «иным открывается тайна» и они остро чувствуют к а к пишутся т а к и е рассказы, какая плавильня духа дает в итоге такое теплое золото.

Все буффонады Дунаенко сотканы из нитей размотанного клубка вечной трагедии.

* * *

Однажды, я попыталась рассказать ему (!) какими мне видятся его тексты.

Сбивчиво и взахлеб лепетала о метафоричности, об аллюзиях, о том как тонко чувствует он ткань бытия, и драпирует свои чувства щедрыми складками натурализма. О том, что вот ему удалось нащупать архетипы. Что главное в его текстах не приведение мужчины и женщины к общему знаменателю — сексу, а другое, например — утоление человеком жажды познания себя (секс — это ведь не предел утоления общностей, а всего лишь порог)…

На что он мне сказал: «…когда пишешь, то строчки представляются средством, с помощью которого пытаешься высказать что–то, что находится между ними».

Milla Sinijdrvi(Милла Синиярви)

Дуновение

«Я вру, и в этом моя честность», — философически заявил Феллини. Русская реалистическая проза, к которой можно отнести автора нашего сайта Александра Дунаенко, отображает действительность с максимальной достоверностью.

В рассказе «Сатисфакция» изображаются события районного масштаба, буднично, без всяких ЧП, гротеска и тех обобщений, которые провинциальные литераторы обычно не жалуют. Местечковый менталитет в традициях Шолохова умело раскрывается автором. Сельчанам понятно, о чем базар. Можно сплевывать семечки на пол, слушать, не напрягаясь. Или лузгать их, лежа в постели.

С доверительной интонацией рассказывает Дунаенко о взрослении мужчины. Авторский голос звучит так правдоподобно, что кажется, автор безумно смел, откровенно повествуя о своих сексуальных историях. Но это прием опытного литератора — создавать иллюзию достоверности. А как же иначе? Ведь речь о самом личном.

С грустью изображается наша действительность, простая до отвращения, серая, однообразная. И только воспоминания о любви возвышают знакомый быт, одухотворяя нравы безвременья.

Дунаенко показывает героя, для которого национальность и сексуальная ориентация — понятия интимные.