– Ну где-е ты хо-одишь? Я тут заме-ерз!

Пит хотел сказать колкость, но промолчал и только жестом позвал за собой.

У скалы-рогатины их уже ждали остальные, грязные и уставшие, но не растерявшие желания пробовать еще, и еще, и еще.

– Эй, ну и видок у тебя! – присвистнул Даг, потом повел носом и поморщился. – А несет-то, как из хлева! Есть что-нибудь?

– Нет, – ответил Пит. Он произнес это слово, как надо: четко, чуть устало, без малейшей запинки.

– А у тебя, Нут?

– Там сидел пау-ук…

– Тьфу ты, пропасть. Ну ничего. Завтра уже двинемся к черным столбам. Нужно взять молоток и зубило, и сумки побольше. А теперь наверх, не копаемся – солнце как пить дать уже зашло. Бедные наши уши!

Искатели устремились наверх и вскоре попали в теплые объятия летней ночи, хотя дома их ждал совсем другой прием. Пит кивнул на прощание друзьям, потом сказал братьям, что сбегает на речку – отмыться и сполоснуть одежду. Но чем дальше он отходил от деревни, тем медленнее становились его шаги. Наконец, мальчик остановился, лег прямо в траву и стал смотреть на небо. Звезды казались низкими и яркими; они то мерцали золотисто-розовым цветом, то оборачивались лиловыми точками, почти сливаясь с небом.

Пит почувствовал гулкие удары внутри. Он зажмурился и положил руку на грудь с правой стороны – ведь невозможно, чтобы его сердце теперь находилось там, где положено. Но под ладонью была тишина. Значит, все-таки слева. С закрытыми глазами мальчик постарался вернуться в утро, к себе прежнему. Попытался поймать жажду охотника за сокровищем, представить королевский трон, вообразить всеобщее восхищение. И не смог – все успокоилось. Блуждая по скрытым под кожей тропинкам, Пит вдруг наткнулся на простую правду: он ведь уже нашел сокровище. Теперь все будет по-другому. Как? Наверное, он поймет это завтра.

Ладонь все-таки может ошибаться.

После смерти дядюшки Лотрида Лотта-Ру не гостила в горном домике два года. Она знала: тетя не особо ее любит и вряд ли когда-нибудь пригласит. Тем более на такую прорву времени – с листьепада до соковниц, как раньше. Письмо от Эльнур, полное холодной вежливости, застало девушку врасплох; она долго думала, стоит ли ехать или приличнее будет отказаться. Но в низине были угарные болота и тяжелая работа на господской кухне, и кроме того, собирались ударить колючие безжалостные морозы. А в Белых горах, вопреки всем домыслам, царили уют и тепло – нет, наверное, не во всех горах, а только на этой поляне, словно кто-то накрыл дом дяди и тети незримым колпаком.

За раздумьями Лотта-Ру заметила, что Эльнур тоже кидает на нее взгляды, но не быстрые, а пристальные, тянущие, потом вздыхает и вновь возвращается к своим ягодам. Девушка почувствовала, что должна спросить. Все-таки должна.

– Тетушка, зачем вы меня позвали? Вы же не хотели, верно?

– Не хотела, – глухо отозвалась та. Она не умела прикидываться, юлить. – Но это все горы – они меня наказывают. Когда я ушла от них к Лотриду, с меня как будто взяли обещание: любить людей, раз уж я их выбрала. Но я не желала любить их всех, только одного. Мне не нужны были остальные. А теперь Лотрида нет, и я забываю его голос, представляешь? Пытаюсь удержать в памяти, но он утекает, как вода между пальцев. Поэтому я позвала тебя обратно, Лотта-Ру. Дядя всегда пел тебе ту колыбельную про лунного странника, даже когда ты выросла, каждый вечер. И когда я смотрю на тебя, то вспоминаю, как он поет. Словно ты – его эхо. Да, горы это умеют…

Эльнур переложила последние ягоды синими листьями, название которых не знали даже бывалые охотники и зельеведы, и плотно накрыла горшок крышкой, замуровав там терпкую пряность последних теплых дней.