— Совершенно верно, моя милая, и если бы мой отец остался жить там, где он женился, то мы сами были бы американцами.

Затем, по настоянию Эмилии, я рассказал обо всем, что произошло со мной за это время, стараясь не распространяться о подробностях последнего события.

— Когда мы покинули Лондон, — сказал мне мистер Мертон, — я намеревался отправиться в Вест-Индию, но так как мне предложили очень выгодное место на Востоке, то я поехал в Бомбей. Нам оставалось три-четыре дня до места нашего назначения, как мы повстречались с «Полиной», и наше судно, не имея достаточно сил для борьбы, было забрано французами. Сначала капитан Ле Конт охотно выпустил бы меня с оказией, но таковой не представилось, и «Полина» привезла нас в Манилью. Здесь нас постигло большое горе, о котором вы, конечно, догадались, видя наш траур. Но тогда Ле Конт стал открыто ухаживать за моей дочерью, и теперь, прощай надежда на освобождение; он все будет придумывать предлоги, чтобы отложить его.

— Но я надеюсь, что он не злоупотреблял своей властью?

Эмилия взглядом поблагодарила меня за ту горячность, с которой я выражался.

— О, нет, напротив, — возразил майор. — Он выказывает относительно нас изысканную любезность и заботливость. Навряд ли пассажиры пользовались где-либо большим комфортом и вниманием. В наше распоряжение предоставлена была на «Полине» целая каюта. В Манилье моя свобода ничем не стеснялась, с меня только взяли обещание возвратиться. Но вот беда: Эмилия еще слишком молода, чтобы связать свою жизнь с человеком сорока лет, слишком англичанка, чтобы полюбить иностранца, и слишком хорошего рода, чтобы взять себе в мужья человека, находящегося на службе торгового судна, я хочу этим сказать — человека, который сам по себе ничего не представляет.

— Я вполне понимаю, что мисс Мертон может желать лучшей партии.

— Но вы не знаете французов, мистер Веллингфорд, — сказала Эмилия. — Попробуйте-ка уверить хоть одного из них, что он не обворожителен.

— Но я не думаю, чтобы эта слабость распространялась бы и на моряков, — ответил я, смеясь. — Во всяком случае, вы будете свободны, лишь только приедете во Францию.

— И еще раньше, надеюсь, — возразил майор. — Эти французы могут творить, что им угодно, здесь, в широтах Тихого океана, но в Атлантическом нам будет легко встретить английский крейсер, который возьмет нас к себе прежде, чем мы пристанем к Франции.

Расчеты мистера Мертона были правильны. Поговорив еще на эту тему, я стал раскланиваться. Майор проводил меня до того места острова, с которого я мог видеть погибшее судно. Оставшись один, я пошел вдоль берега, размышляя обо всем случившемся.

Подойдя совсем близко к погибшему судну, я увидел Мрамора. Бедняга сидел на выступе скалы с скрещенными на груди руками и опустив голову. Он даже не расслышал, что я подошел к нему. Наконец, одно из моих движений вывело его из оцепенения, и он повернул голову в мою сторону; казалось, он был рад увидеть меня одного.

— Я раздумывал о нашем положении, Милс; я его нахожу таким безвыходным, что даже руки опускаются. Я любил это судно более, чем можно любить своих родителей. У меня не было ни жены, ни детей, и сознание, что «Кризис» в руках французов, для меня невыносимо.

— Припомните все обстоятельства, капитан, и вы тогда утешитесь. Судно было взято врасплох, подобно тому, как мы захватили «Даму Нанта».

— Именно так. Но это-то меня и сокрушает. Те, которые настигают, сами должны уметь избегнуть ловушки. Будь у нас усиленная вахта, ничего бы подобного не случилось.

Мрамор более не мог владеть собой. Он закрыл свое лицо руками, и я видел, как сквозь пальцы текли слезы.