Я встала. Покачнулась.

— Садитесь в кресло, Кейта. Я вам все-таки налью чаю.

Психологиня заботливо налила мне крепкого в тонкую белую чашечку.

— Вы не должны стесняться своих побуждений, - сказала она, - к сожалению, вы вынуждены их подавлять, у нас иначе нельзя, но вы действительно можете позволить себе сублимировать свои наклонности в работе…

И она понесла еще подобный же бред. В конце концов сказала.

— Кейта, а вы не задумывались о том, чтобы выйти замуж? Основная беда многих дейтр - это сексуальная нереализованность. Ваша жизнь стала бы более гармоничной. Возможно, вам удастся найти мужа с сексуальными интересами, которые будут совпадать с вашими…

Я пообещала, что подумаю над этим, едва сдерживая демонический хохот.

Мне было плохо. Просто плохо. Теперь я действительно расслабилась. Мы валялись за церковью, на пригорке, на желтой траве - здесь, в Лайсе, словно всегда осень. Но желтая трава - не высохшая, она живая. Просто другой хлорофилл. Мы лежали на траве, и я была благодарна Аллину, безмерно благодарна, потому что он мог бы и не ходить со мной, потому что у него тоже не было времени, а он вот тут лежал рядом и выслушивал весь бред, который я могла ему сказать.

— Она же дура, понимаешь? Дура набитая. Идиотка. Кукла. У нее же мозгов нет!

Аллин сидел рядом со мной, подтянув ноги к подбородку.

— Ну дура… и что? Тебе с ней детей не крестить.

— Я к ней на процедуры должна ходить еще!

— Так тебе же хорошо, Кей. Ты же можешь это рассматривать как добровольно принятое страдание ради Господа!

— Ну ладно, Бог с ними, с процедурами. Отболтаюсь. Не в этом дело. Она же дура, ты не понимаешь разве?

— Понимаю, а тебе-то что до нее?

— Так Эльгеро же… - полным страдания голосом говорю я. Аллин кладет узкую прохладную руку мне на лоб.

— Все пройдет, Кей.

Я замолкаю. А он говорит тихонько, глядя вдаль.

— Это очень трудно, уметь отпустить человека. Поначалу, когда любишь, очень хочется захватить его целиком. Обладать им, понимаешь? Иметь его. Как вещь. А ведь он человек, и он должен быть свободен. Это его жизнь. Его! Он сам решает, кого любить, сам делает ошибки… или не ошибки. А любить просто так, без обладания - это очень тяжело, я знаю. Это почти никто не может, только Господь это может и святые.

Я не могу с ним согласиться, но мне становится легче уже от звуков его голоса. От ладони, лежащей на лбу.

Просто спокойнее.

— Это же неправильно, - говорю я, - это какое-то всеобщее равнодушие получается! Я тебя люблю, но мне все равно, что ты там делаешь, с кем ты… я это могу пережить, что хочешь, то и делай. Так же не должно быть, Аллин! В раю так ведь не будет?

— Конечно, там будет иначе. Там вообще никто не страдает, - соглашается Аллин. Потом говорит.

— Тебе исповедоваться надо, Кей. Тебе легче будет, правда.

— Дак у кого? У Леши?

— Да хоть бы и у Леши. Ты же Господу исповедуешься.

— Ладно, схожу, - вяло говорю я. А ведь правда - легче стало. Как будто холодной водичкой в жару полили.

— Аллин, знаешь, тебе и правда надо быть хойта. Не понимают они ничего совсем! Из тебя бы такой духовник вышел!

Земная Твердь.

Я думала, на совещание со мной поедет Инза, но он отболтался - зуб у него болит. К зубному назначено. Ну что ж, мне совершенно все равно, с кем ехать. Мы с Ашен погрузились в наш "Гольф" цвета мокрого асфальта. Ашен не понимает русского, поэтому я поставила на дорогу диск средневековой музыки, и мы на пару наслаждались латынью. Которую обе почти не понимали.