|
– А знаете ли вы, – смаковал свои познания Вульф, – что в Уренске большая тюрьма для пересыльных арестантов? Советую взять последние отчеты тюремного комитета, не пожалеете! – Беру. Далее Вульф отщелкивал цены на счетах, сердито выкрикивал, словно ругался: – Транспортабельность чаевых товаров… Там как раз перевалочная база чайной фирмы Иконниковых! – Беру. – Удешевленное строительство холерных бараков для пустынных местностей? – Беру. – Вопросы санитарии в быту оседлых кочевников? – Беру. – «Беру да беру…» А деньги у вас, князь, имеются? Мышецкий откинулся на спинку стула, расхохотался: – Нету денег, Осип Маврович! Совсем нету денег… – Ну вот. Я так и знал, – не обиделся Вульф. – Ладно, говорите, куда переслать книги… Потом рассчитаетесь! Осип Маврович воровато оглянулся на двери и зашептал: – Только вы меня, голубчик, не выдавайте… Одному вам, как благородному человеку. – А что такое? – спросил Мышецкий. – У меня, – подмигнул ему Вульф, – есть такая книжонка, что… куда там Гомеру! – Да? А что за книга? – Секретные лекции охранного отделения. Характеристики всех партий, биографии главарей революции, уйма сведений… А вам, как губернатору, все это надо бы и знать! – Во сколько вы их цените? – Двести – не меньше. – Бога-то побойтесь, – сказал Мышецкий. – Бог? – спросил Вульф. – Бог сам дрожит от страха… Печаталась-то эта книжонка под наблюдением самого Лопухина! Жандармы и набирали. Как тиснули сорок экземпляров – так и набор разворотили. Страху-то натерпелись, пока вынесли. – Надо посмотреть, – задумался Сергей Яковлевич. – Все-таки что ни говори, а – двести рублей… Вульф звонко захлопал себя по толстым ляжкам: – Двести рублей! Ай-яй… Что вы, князь, двести рублей не заработаете? Пришлось взять. Целый воз литературы, набранной в долг, Вульф обещал сегодня же переправить на товарную станцию для погрузки в вагон. На прощание Осип Маврович сам застегнул на князе шубу. – Берегите себя, – посоветовал вкрадчиво. – Сейчас на Руси нет положения хуже, чем губернаторское!
Но по улицам этого «Российского Версаля» скакали с пиками наперевес казачьи разъезды. Время было тревожное, обагренную кровью империю зябко лихорадило – и симпатии Николая II отныне были на стороне верного казачества. Кончились те блаженные времена, когда русские императоры запросто фланировали по Невскому, кланяясь дамам. Отец его, Александр III, уже накрепко затворился в Гатчине, где в перерывах между запоями играл на тромбоне. Как указывала, по смерти его, иностранная печать: «Это был первый русский император, который умер на троне естественной смертью – от алкоголизма». Теперь и он, Николай II, прятался по загородным дворцам да покалывал по утрам дровишки. Чего уж там греха таить – неуютная и тревожная жизнь была у последнего русского императора!.. Вдоль трельяжной решетки «Монплезира», куда подъехал Мышецкий, казаки гарцевали уже с ружьями, поставив приклады себе на колени, дулами кверху, сведя крючковатые пальцы на боевом взводе. В небольшой гостиной, отведенной для ожидания, Сергей Яковлевич застал только двух придворных – адмирала Григоровича и золотопромышленника Базилевского, недавно прибывшего из Сибири. Откуда-то из кухни наплывали запахи пищи – весьма несложные (чуть ли не гречневой каши). |
