Разговор принял странную форму. «Брат Ипполит» пил чай вместе с нами, а Вилок говорил о нем, как об отсутствовавшем. Мне делалось даже немного неловко, особенно когда «брат Ипполит» смотрел на нас своими добрыми, детскими, непонимающими глазами — с нами сидело только тело, а ум витал в неизвестной области. Иногда «брат Ипполит» начинал что-то бормотать, — люди, которые живут в одиночестве, усваивают привычку думать вслух.

— Ишь бормочет, точно тетерев, — возмущался Вилок. — А поди разбери его, что он бормочет… И удивительное это дело, отчего у него никакая скотина не пе-дется. Ведь как он ухаживает за ней… Моет, чистит, кормит из рук, а скотина не держится. Аполит, петух-то у тебя жив?

— В избе… — сумрачно ответил «брат Ипполит».

— Вот видите… Уж и греха только было с этим петухом! У Аполита оставалась после отца последняя коровенка, а у нас на заводе вдова живет, значит, Савишна. Ну, так, одним словом, вдова, непокрытое место, все одно, как огород без изгороди: кто пойдет мимо — тот и отщипнет. При муже-то справно жила, а тут все хозяйство нарушила. Остался у Савишны один петушок… И что бы, вы думали, придумала она? Взяла этого петушка да к Аполиту: «Давай, слышь, меняться на корову. К чему тебе, мужику, корову, а петух тебе часы будет петь…» Ха-ха! То-то дошлая бабешка… Аполит-то возьми и променяй. Ей-богу, не вру… Вот спросите самого. Третий год петух с ним вместе в избе живет. И что только он с ним делает, Аполит, — мылом его даже мыл. А петух-то возьми да и захворай: с глазом у него что-то попритчилось. Так Аполит его на завод к дохтору носил. Все померли со смеху, как он его на руках тащил, точно баба с младенцем.

«Брат Ипполит» продолжал молчать, точно Вилок рассказывал о ком-то постороннем.

— Ну что у тебя петух-то? — приставал Вилок.

— : Отстань… — мрачно отвечал «брат Ипполит», глядя на огонь.

Я с Вилком остался ночевать у костра. В избе у «брата Ипполита» был разведен настоящий клоповник. А спать на открытом воздухе своего рода удовольствие, хотя с озера и тянуло сыростью и холодком, заставлявшими кутаться. Под утро, когда на небе появились предрассветные отбели, Орлик предупредительно заворчал. Вилок уже проснулся и шепнул:

— Барин, глядите, что Аполит выделывает…

Действительно, «брат Ипполит» вылезал из окна своей избы, свесив громадные босые ноги. Спустившись, он осторожно подкрался к воротам и постучал. В ответ послышался радостный визг Найды.

— Это он пса сердит… — шептал Вилок. — Да не потеха ли!..

Когда этот опыт не удался, «брат Ипполит» обошел заимку огородом и скрылся. Где-то на задворках послышался собачий лай.

— Это он сам лает… — объяснил Вилок, задыхаясь от смеха. — Ах, Аполит, Аполит!.. Да не Аполит ли…

Найда так и не залаяла, несмотря даже на камень, которым Вилок запустил в ворота. «Брат Ипполит» залез в избу через окно, а Вилок хохотал, спрятав лицо в траве.

III

Рано утром я с «братом Ипполитом» направился на охоту за утками. Вилок спал у костра мертвым сном. Провожала нас одна Найда.

— Ты у меня смотри, — повторил ей несколько раз «брат Ипполит».

Найда виновато вертела хвостом и жалобно взвизгивала. Остававшийся на берегу Орлик неистово лаял и делал попытку броситься за нашей лодкой вплавь. Я не охотник до водяного спорта и решаюсь ехать в лодке только в таких крайних случаях, как охота.