Петух заглядывал сбоку своим единственным оком на предъявленный хозяином хвост новокупки и, по-видимому, был согласен с его мнением. Найда, наоборот, оставалась довольной и несколько раз делала попытку лизнуть новокупку прямо в губы.

В заключение этого экзамена «брат Ипполит» сел на новокупку верхом, отчаянно заболтал босыми ногами и погнал по тропинке в лес. Лошадь бежала скверной тряской рысью, и громадное тело «брата Ипполита» подпрыгивало на ее костлявой спине — вместе всадник и лошадь изображали что-то вроде громадной летучей мыши, когда «брат Ипполит» расставлял широко локти и ветер надувал его рубаху.

Страстная любовь к животным «брата Ипполнтп» служила самой трогательной иллюстрацией его обшей тронутости. Если в обществе других нормальных людей он казался чужим, то среди своих любимых животных являлся своим. Ведь между психологией человека и животного есть своя таинственная связь.

IV

Меня разбудил громкий спор. Солнце так и палило, так что больно было смотреть. На самом припеке сидели «брат Ипполит» и солдат Вилок и ругались. Солдат был навеселе и размахивал бутылкой водки.

— Нет, за что ты меня вчера хотел убить? — повторял Вилок с навязчивостью пьяного человека.

— И надо было убить, — спокойно отвечал «брат Ипполит». — Вперед не плутуй… Омманул ты меня кругом…

— А у тебя-то свои глаза в соседях были? Дураков учат и плакать не велят… Не иголку покупал. Ежели бы не барин, так задушил бы ты меня, Аполит…

— И задушил бы, — спокойно соглашался «брат Ипполит».

Солдата больше всего возмущал именно этот спокойный тон, и он начинал все сильнее придираться.

— Нет, ежели ты правильный человек, так ты должон просить у меня прощенья… да… Да еще за бесчестье полштоф выставить: «На, солдат, выпей…» Вот как должон поступать правильный человек. Я не могу вон крыльцами  шевельнуть. Ежели бы я на тебя, на-примерно, навалился и учал тебя, напримерно, душить — ну, что бы ты мне сказал? Обормот ты, вот что. Вон он, барин-от, он все видел. Да… Будь я жиденький да хворый — тут бы мне и конец.

— Что ты пристал, как осенняя муха? — начал, злиться «брат Ипполит».

— А ты что? Да ты не толкайся… Я ведь и сам сдачи дам… Простоват я на это…

Завязалась бы, вероятно, опять самая отчаянная драка. Как все тронутые люди, «брат Ипполит» терпел долго, а потом вдруг приходил в бешенство. Он уже схватил солдата своей могучей рукой за шиворот и свалил его на траву, когда я вмешался.

— Оставьте его, Ипполит. Не стоит связываться с пьяным человеком…

Бледный от бешенства, «брат Ипполит» смотрел на меня не понимавшими ничего глазами, продолжая держать отчаянно барахтавшегося солдата.

— Ой, батюшки, убили! — вопил солдат. — Ой, смертынька…

Мне с большим трудом удалось отцепить «брата Ипполита» от его жертвы. Он тяжело дышал и дрожал, как в лихорадке.

— А тебе как не стыдно приставать? — заметил я Вилку, вскочившему на ноги. — Сам виноват…

— Я же и виноват?! — обозлился Вилок уже на меня. — Да я… Ах, боже мой, и что бы я только, кажется, с ним сделал, ежели бы вы не помешали! Разорвал бы на три части… Простоват я на этот счет. Вот бы как изуважил…

— Ну, хорошо, хорошо. Будет…

— Слава богу, вполне можем соответствовать.

«Брат Ипполит» на этот раз долго не мог успокоиться и все порывался схватить солдата.