— Который-то теперь часъ, милая? спросила ее Акулина.

— Да ужъ пятый. Уходите что-ли?

— Надо уходить. Мы на работу порядились. Гдѣ-бы тутъ, желанная, умыться водицей?

— Иди въ сѣни. Тамъ есть ушатъ и рукомойникъ.

Акулина и Арина, захвативъ полотенце, направились въ сѣни умываться. Было очень холодно въ сѣняхъ. Холодный свѣжій воздухъ и холодная вода освѣжили ихъ. Вернувшись опять въ комнаты, онѣ уже чуть не задыхались отъ спертаго воздуха, хотя ночью его и выносили.

— Сейчасъ я вамъ паспорты ваши отдамъ, сказала имъ хозяйка и подала паспорты. — Приходите ужо вечеромъ опять ночевать. Видите, какъ у насъ смирно, приглашала она.

Акулина и Арина одѣлись, накинули на плечи котомки и стали уходить, распросивъ хозяйку, какъ имъ пробраться на Гороховую. Хозяйка подробно разсказывала, но изъ всего ея разсказа онѣ поняли только, что изъ воротъ надо идти налѣво. Съ ними вмѣстѣ вышли на улицу и двое мужчинъ, отправляющихся тоже на работу. Мужчины эти вывели ихъ изъ переулка и опять разсказали дорогу на Гороховую. Арина и Акулина вышли на Фонтанку и поплелись по набережной. На улицахъ было еще совсѣмъ пусто. Кой гдѣ попадался спящій на дрожкахъ ночной извощикъ, кой гдѣ дворникъ мелъ улицу. Мелочныя лавки и трактиры были еще заперты. Идти пришлось долго, спрашивать пришлось много, но вотъ онѣ и на Гороховой. Онѣ показали городовому записку съ адресомъ дома. Городовой послалъ дальше. Наконецъ домъ найденъ. Ворота были заперты и отворена была только калитка, у которой стоялъ дворникъ въ полосатой фуфайкѣ съ заспанными глазами и почесывался. Опять показана была записка. Дворникъ прочелъ ее и сказалъ:

— Здѣсь. Вы къ кому такую рань?

— Да баринъ тутъ такой въ дикомъ пальтѣ и въ рыжей шапкѣ поломойничать насъ нанялъ. Чтобъ окна, значитъ, вымыть, двери, полы и тамъ разное.

— Не баринъ должно быть, а лакей евонный. Тутъ баринъ генералъ. Рано только идете. Теперь тамъ всѣ спятъ еще.

— Такъ миленькій, намъ быть-то?

— А вотъ погодите у воротъ. Черезъ полчаса я понесу туда въ кухню дрова, такъ разбужу. Садитесь вотъ тутъ на скамеечкѣ.

У воротъ стояла неубранная еще скамейка дежурнаго дворника и Акулина съ Ариной присѣли. Напротивъ воротъ черезъ улицу отворилась мелочная лавочка. Отворившій двери прикащикъ въ полушубкѣ и передникѣ вышелъ на тротуаръ и сталъ креститься на виднѣющійся вдали золотой крестъ церкви. Покрестившись, онъ опять ушелъ въ лавку. На тротуарѣ все чаще и чаще стали показываться пѣшеходы, по большей части рабочій народъ. Прошли плотники съ топорами за поясомъ, прошли землекопы съ лопатами на плечахъ. Наискосокъ черезъ улицу помѣщался черный трактиръ. Дверь трактира, находившаяся подъ красной вывѣской, то и дѣло визжала блокомъ, пропуская въ трактиръ дворниковъ въ шерстяныхъ фуфайкахъ и передникахъ, мастеровой народъ въ опоркахъ на босую ногу и въ накинутыхъ на плечи пальтишкахъ.

— Поѣсть-бы надо передъ работой-то, да не знаю успѣемъ-ли?.. Вонъ лавочка, такъ хлѣбца купить, что-ли, сказала Аринѣ Акулина.

— Купи, Акулинушка. Я смерть ѣсть хочу.

— Да и я хочу. Такъ ты посиди у воротъ, а я за хлѣбомъ сбѣгаю.

Когда Акулина вернулась изъ лавочки съ хлѣбомъ, у воротъ стоялъ дворникъ и говорилъ Аринѣ:

— Идите въ квартиру. Сейчасъ я носилъ дрова, такъ лакей уже всталъ, да и кухарка встала. Вамъ вѣдь придется плиту растопить, да воду согрѣть, иначе какъ-же поломойничать.

— А мы, миленькій, хотѣли малость хлѣбца пожевать, сказала Акулина.

— Тамъ и пожуете, пока вода грѣться будетъ.

Дворникъ провелъ Акулину и Арину на дворъ и указалъ на лѣстницу, по которой нужно было взобраться въ третій этажъ.