Любая мысль, если она истинна, чрезвычайно быстро находит применение и распространяется в человечестве – и вот уже газовые трубы везут в переплавку, и наши города пылают электричеством, и в каждом доме заводится радиоприемник, и над Японией вырастает семейка ядерных грибов.

Идет какая-нибудь бедняжка к народному целителю, несет свои последние деньги, просит снять с нее сглаз…

Дура, ведь если бы существовала возможность какого-то сглаза, если бы кто-то мог наслать на расстоянии болезнь и несчастье, то мы бы жили в совершенно другом мире – мире, где болеют и умирают злодеи, благополучно самонаказываются преступники.

Сталин вряд ли бы дожил даже до середины тридцатых. Не было бы второй мировой войны. Не случилось бы никаких Ельциных и Гайдаров.

Пришибить хочется эту дуру, чтобы мокрого места от нее не осталось. Как же я ненавижу глупость, эту благообразную голубоглазую глупость.

15

Скорее всего, я ненавижу людей вообще, и жалость к людям, которая периодически на меня находит – есть лишь еще одна форма этой постоянной, глухой, гложущей меня ненависти.

Жалость, сострадание – нехорошие чувства. Они обоюдоостро унизительны, что и роднит их с ненавистью. Вообще, любое чувство, возникающее у людей или между людьми – есть вариация или частный случай какого-нибудь другого, более простого чувства, и в конечном итоге все сводится к простейшим да или нет, к черному или белому, изначальному двоичному коду человеческого существа.

Иногда мне хочется, чтобы это затянувшееся, длиною в целую жизнь, путешествие, закончилось – и чем скорее, тем лучше.

16

Вот еще один парадокс нашего разума. Мысленным взором человек проник в глубину вещества и в глубину Вселенной, физически вышел, пусть еще робко, в третье измерение, построив свои громоздкие самолеты, батискафы и космические корабли… Несколько рукотворных произведений человека, металлических банок, заполненных неглупой аппаратурой, достигли поверхности других планет, а иные навсегда ушли в галактическое пространство, преодолев притяжение родной звезды…

Все это было бы грандиозно, если бы не парадоксальное устройство нашего сознания. Достигнув значительной высоты мысли, человек продолжает верить в какие-то неестественные сущности, в жизнь после смерти, в допотопных богов… Самое тут странное в том, что подобными верами наделены не разные, а одни и те же люди – те самые, которые делают ракеты и проникают в глубь вещества. Какой-нибудь математик, постигший гармонию формул… Какой-нибудь жрец космической химии, из ночи в ночь печатающий спектрограмму дальней галактики… Вот он идет из своего института, бросает окурок… И вдруг встал, так как дорогу перебежал черный кот. А в воскресенье он пойдет в церковь. По утрам он задумывается о смысле своего сновидения…

Может быть, причина – в двойственности человека, в самой асимметрии его строения, разнице в функциях полушарий головного мозга?

Вот почему мне кажется, будто время от времени в человека вселяется какой-то другой человек, посторонний, и тогда умный становится идиотом, а добрый становится злым и те-де и те-пе…

17

Люди не понимают, что нет ничего чудесного, ничего сверхъестественного – нет, и никогда не было, никогда и нигде – ни на Земле, ни какой-нибудь другой планете, и – разумеется – никогда нигде не будет.

18

Странное что-то со мной приключилось: лежала и задремала на грани яви-сна, и вдруг в голову полезли какие-то мысли, как бы чужие, как бы мысли мужчины, да не просто мужчины, а мысли моего мужа, с его присловьями, словечками – и те-де и те-пе, хохмически…

Будто и впрямь действительна его пьяная болтовня, когда, чтобы унизить присутствующих дам где-нибудь в гостях, он начинает развивать шутливую, мягко говоря, теорию, суть которой в том, что у женщин вообще нет мозгов…

Интересно, а когда ты избивал меня ногами, ты сделал мне сотрясение – чего?

19

В субботу нас снова пригласили Меньшиковы.