Генрих задумался.

Томас направился в Вудсток. Он предвкушал удовольствие обнять своего ученика и взглянуть на Маргариту.

По пути он проезжал Лондон, где его встречали с таким же ликованием, как в Кентербери.

Во дворце Саутуорк под колокольный звон Томаса радушно приветствовал епископ Уинчестерский, старый друг Беккета.

— Мне тепло на сердце, что ты вернулся. И смотри, как ликует Лондон! Ты поборол своих врагов.

На улицах народ толпами бежал ему навстречу и падал на колени прямо на булыжную мостовую, чтобы получить его благословение. И вот в какой-то миг сквозь толпу к нему кинулась юродивая старуха, слывшая вещей предсказательницей. Она истерично выкрикнула: «Берегись ножа, архиепископ! Берегись ножа!»

Ее оттеснили, и Томас продолжил свой путь. А ночью его мучили видения, ему все снилась та старуха, кричавшая: «Берегись ножа!»

На следующее утро Томас отправился в Вудсток к Генриху. Когда он был уже близок к своей цели, его встретил аббат местного монастыря Симон, добрый друг Беккета. Он предложил стать его вестником к молодому королю и сообщить тому о прибытии старого друга и советника. Томас радостно согласился. Вскоре вернулся Симон, лицо его было печально, как и известие, с которым он прибыл, — молодой король отказывает в аудиенции. А один из рыцарей короля, сопровождавший Симона, предупредил, что приезд Беккета в Вудсток нежелателен.

Опечаленный вернулся Томас в Кентербери. Молодой Генрих своим отказом не только огорчил Томаса, а зародил в нем недобрые предчувствия, которые уже ни на мгновение не покидали измученную душу Беккета.

Прошло время, наступило Рождество, и на торжественной рождественской обедне Томас прочел свою знаменитую проповедь «Да живут в мире на земле люди доброй воли».

Король находился в Бейо, когда Роджер Йоркский и епископы, которым грозило отлучение от церкви, приехали к нему с жалобами.

Первое, о чем спросил Генрих, это как поживает архиепископ Кентерберийский.

— Как всегда, милорд, — ответил Роджер Йоркский. — Ездит по стране и восстанавливает народ против вас.

— Да что делает он?

— Где он ни появится, люди бросаются с криками к нему. А он изображает из себя мученика, пострадавшего по злой воле короля.

— Обвиняет меня в злой воле? Что говорит?

— Он того не произносит, милорд. Он просто изображает из себя святого. Многие так прямо и говорят. За ним ходят толпами. На коленях просят его благословения, считают, что тем он отпускает им грехи и дарует царство небесное.

— Он проповедует такое?

— Точно так, милорд. Он осуждает тех, кто участвовал в коронации. Обещает отлучить всех от церкви.

— Тогда ему придется отлучить меня.

— Он прямо так и заявляет, что всех, милорд, значит, и вас тоже. Ездит по стране и говорит, что молодого короля нужно свергнуть.

— Клянусь очами Божьими, он снова меня обманывает! Опять идет против меня и моего трона!

Роджер достиг своей цели — в короле ожила прежняя ненависть к Беккету. Генрих впал в невероятную ярость, глаза его налились кровью, он дергал волосы на голове, рвал на себе одежду, при этом истошно крича:

— Скажите, что мне делать? Как поступать?

— Не нам советовать вам, милорд. Вам могут подсказать ваши бароны. Одно нам ясно, пока Беккет жив, вам не видать ни мира в королевстве, ни покоя, — произнес Роджер, желая совсем уничтожить архиепископа.

Генрих сжал кулаки, и все попятились. Когда король впадал в гнев, он делался страшен.

— Тот, кто ест мой хлеб, мне же строит козни?! Он явился ко мне во двор на хромой лошади с подстилкой вместо седла, теперь задирает нос на мой трон, а вы, захребетники проклятые, только глазами хлопаете!

Король обвел взглядом придворных, остановив взор на рыцаре по имени Реджинальд Фитцурс.