А так — это самые стойкие и живучие цветы в мире.
Шеринг сел напротив Егора.
— Фиалки могут долго обходиться без воды, — добавил он и снял очки.
— Но…
— Секунду. — Шеринг зажмурил уставшие Глаза и потер пальцами переносицу. Затем снова открыл глаза и с улыбкой проговорил:
— Оказывается, быть очкариком очень тяжело.
Он взглянул на Кремнева теплым, приветливым взглядом, как на родственника, которого давно не видел и по которому страшно соскучился.
Кремнев нахмурился. Он почувствовал, как в душе его закипает ярость. Мало того что этот тип смылся, оставив его с носом, так он настолько обнаглел, что устраивает трюки с переодеванием в центре Парижа. Это ему так просто не пройдет!
Шеринг улыбнулся.
— Ну? — насмешливо спросил он. — Почему вы не спросите, как я? Вы вот, вижу, хорошо. Приятно, что наше общение не прошло для вас даром. И костюм на вас человеческий. Сразу видно — собрались на свидание.
Егор набычился и слегка побагровел.
Шеринг продолжил свой монолог, с дружеской иронией глядя на Кремнева:
— Я старался писать одинаково хорошо — и вам, и ей. Но знаете, тонкую натуру мне понять и представить легче. Ее письмо получилось убедительным, правда?
Егор смял в кулаке салфетку и свирепо взглянул на наглого олигарха.
— А вот с вашим стилем пришлось повозиться, — со вздохом продолжил тот. — Знаете, сочетать теплоту с грубостью, ум с… извините… наивностью, знания с напускным невежеством — это очень сложно. Честно говоря, я весь извелся, пока писал! Не уверен в результате: придет ли дама?
Шеринг взглянул на часы.
— Хотя ждать осталось недолго, — добавил он.
Кремнев незаметно огляделся по сторонам.
Пока Шеринг говорил, ресторан опустел. Только четверо крепких парней сидели за соседними столиками и не сводили глаза с Кремнева. Они сидели слишком близко, чтобы Егор что-то успел предпринять.
— Это мои люди, — сказал Шеринг. — И они очень мне преданы, потому что я хорошо им плачу.
— Не сомневаюсь, — процедил сквозь зубы Егор, прикидывая в голове, кого из четырех амбалов следует вырубить первым.
— Немного о себе, — снова заговорил Шеринг. — Зовут меня теперь по-другому. Живу я снова далеко. Дальше, чем вы за мной ездили. Сон у меня испортился, а вот аппетит по-прежнему хороший.
Кремнев как бы невзначай опустил руку под стол — к пиджачному карману.
Шеринг заметил это и отрицательно качнул головой:
— О нет. Держите руки на столе, пожалуйста. А то мои бультерьеры нервничают.
Егор вернул руку на место.
— Видите, — самодовольно улыбнулся Шеринг, — и я кое-чему у вас научился.
Егор сощурил глаза.
— Чего тебе надо? — холодно спросил он.
Шеринг откинулся на спинку стула и криво усмехнулся.
— Видите ли, я человек слова. И я никогда не бросаю слов на ветер. Я обещал: если вы поможете мне выжить, я выполню ваше желание. И вот я здесь.
— Ты что, старик Хоттабыч? — сердито осведомился Кремнев.
Шеринг засмеялся.
— Не совсем. Скорее, джинн из лампы! — Он подозвал жестом одного из парней.
Тот поднялся, подошел к столику и положил перед Егором серую пластиковую папку. Затем вернулся и сел на место.
— Это от меня — вам, — сказал Шеринг, насмешливо глядя на Кремнева.
Егор протянул руку и приоткрыл папку.
— Что это? — спросил он.
— Кажется, вы очень хотели дом в Карелии, — с лукавой полуулыбкой проговорил Шеринг. |