Наконец весь флот подошел к Азову, его с крепости приветствовали пушечною пальбою, в ответ раздавалась пальба с кораблей.

Петр три года не видал Азова, не видал укреплений, выстроенных по плану инженера Лаваля, и, осмотрев их, остался очень доволен.

После Азова Петр на гребной флотилии отправился осматривать Таганрог, и там многое было сделано; с высот смотрели такие грозные батареи, что они вполне защищали флот, какой бы ни поместился у Таганрога. Гавань оказалась отличная, и флот мог помещаться в ней совершенно безопасно от морских непогод.

После возвращения в Азов Петр думал о том, как бы получше вывести крупные суда в море; пришлось ждать неделю, пока наконец не подул ветер, от которого воды прибыло, и можно было переехать через мели в устьях Дона. Сам царь выводил корабли, как опытный и искусный лоцман; он в продолжение невольного бездействия изучал русло и дно реки, и когда воды стало достаточно, начиная со своего 44-пушечного корабля «Апостол Петр», он один за другим выводил все корабли через песчаные мели. Когда Петр увидел весь свой флот на водах Азовского моря, он выразил свою радость пушечною пальбою и пиром.

Русское посольство на пути в Константинополь

Для заключения окончательного договора с султаном Петр решился послать в Константинополь чрезвычайного посла.

Для переезда посланников в Константинополь он снарядил 46-пушечный корабль «Крепость»; кроме посольской свиты и офицеров, на корабле было шестнадцать матросов и сто одиннадцать солдат Преображенского и Семеновского полков.

Русская эскадра, сопровождаемая самим Петром, бросила якорь в десяти верстах от Керчи, с адмиральского корабля спустили шлюпку под белым флагом, в нее сел офицер и поплыл к паше, чтобы известить его о приезде русского посланника Украинцева. Паша со своей стороны на двух лодках отправил двух беев к адмиральскому кораблю с вопросом:

– Зачем пришел такой большой флот? Им отвечали:

– Флот провожает русского посланника к султану.

Но турецкий правитель объявил, что почтет себя сумасшедшим, если пропустит хоть один иностранный корабль через пролив в Черное море; несмотря на долгие убеждения, он ни под каким видом не соглашался дать конвой для посланнического корабля.

– Ежели так, – сказал Головин, – мы сами, со всею эскадрою проводим нашего посланника.

Турки с величайшим любопытством осматривали русские корабли; они ощупывали снасти и пушки руками, во многих местах соскабливали смолу, чтобы посмотреть, из какого дерева построены корабли, и не хотели верить, что простые русские мастеровые сумели сделать такие большие ходкие суда. К тому же они роптали на ложное донесение татар, посланных в Азов посмотреть, что там делается; те сказали, будто русские корабли без пушек и через Азовские мели никаким образом переплыть не могут, а между тем эти же самые корабли здесь перед Керчью и вооруженные медными пушками.

После долгих переговоров туркам пришлось согласиться на впуск русского корабля в Черное море. Фрегат «Крепость» с послом вышел из линии нашего флота и стал в виду турецких кораблей, в 5 верстах от Керчи.

Вице-адмирал Крюйс хотел воспользоваться свободным временем и осмотреть, насколько удастся, укрепления Керчи и турецкие корабли; он с позволения царя, под предлогом закупки различных вещей, на двух шлюпках поплыл со свитою прямо к Керчи. Турецкий адмирал Гассан-паша принял его очень учтиво, угостил кофе и долго разговаривал с ним, безуспешно стараясь напугать опасностью, какая ждет судно в бурном Черном море.

Крюйс успел осмотреть стены и измерить фарватер. Он нашел, что стены очень стары, недостаточно толсты, что их легко пробить шестифунтовыми ядрами. В этот же день у турецкого адмирала был русский адмирал Головин и больше часу разговаривал с ним; сам царь присутствовал при этом свидании в виде боцмана адмиральской шлюпки, в одежде саардамского плотника.