|
В моём столь далёком мире я, бывало, на стрельбище выезжал. Это было нечто из разряда, что ты никогда не делал, но хотел попробовать. Тогда я был молод и относительно богат, а потому придерживался философии, что в жизни надо попробовать всё. Чтобы не было мучительно больно за то, что не попробовал. Так что я не только стрелял из огнестрельного оружия, но и допотопного, как говорится. Вилибальд удивился, когда я попросил дать мне сделать пару выстрелов. Но мне не понравилось; когда пришло время перезаряжать, я вспомнил поговорку про саночки, которые надо любить возить, если любишь кататься. Слишком долгая перезарядка, а следовательно низкая скорострельность, не впечатлили. Я больше отдавал предпочтение луку, что и заявил Вилибальду. В ответ он прочёл мне лекцию о пробивной силе арбалетного болта и более точном выстреле.
Старший сын Каталама действительно оказался очень неглупым парнем. Я это понял не только по тому, что Каталам назначил его руководить вторым десятком, но и по тому, как он выражал свои мысли. Он умел писать, читать, считать. Рассказывал о своей службе на страже принца Тревина, о ежевечерних занятиях с магистрами, о познаниях в теории государственного управления. Даже с заметной горечью в голосе рассказал о планах пройти обучение в столичном университете, чтобы самому стать магистром. Сие заявление меня сильно удивило. Хоть я замечал ранее, что местные солдаты не похожи на неотёсанное быдло, меня удивило, что кто-то из них понимает значение слова «университет». На мою просьбу объясниться, Вилибальд ответил интересной историей. Сказал, что строительство Первого Университета — как его назвали — завершили всего четыре зимы назад. Вопреки воле первосвященника — святого отца Эоанита, — коллегия магистров приняла решение о повышении доступности знаний. Чтобы побороть невежество, говорил Вилибальд, словно повторял чужую цитату, жители Астризии должны наполнять себя знаниями, потому что знания эти, возможно, спасут их в будущем. Принц Тревин много рассказывал ему о Университете и пообещал составить доверительное письмо, если Вилибальд решит оставить службу. Но всё поменялось, когда заботу о жизни принца взяли на себя храмовники. Вилибальда выставили за дверь, просто поставив перед фактом. А вскоре за ним пришёл взволнованный отец со словами: «Возрадуйся, сын! В мир пришёл аниран!». И всё остальное стало не важно. Теперь для него нет миссии важнее, чем доставить анирана в столицу.
* * * Эта ночь прошла спокойно. Хоть до самого восхода мы с Каталамом не сомкнули глаз, бодрствовали напрасно. Никакие фанатики нас не побеспокоили, никто не напал. На рассвете сотник отправил в арьергардный дозор двоих солдат, приказал свернуть лагерь и отправляться в путь. И только после того как мы выдвинулись, я смог вздремнуть. Вздремнуть прямо в карете. Уже давно прошли те времена, когда скрип колёс, лёгкая тряска, неудобная жёсткая скамейка и громкие голоса солдат могли помешать моему сну. В дороге я приноровился засыпать практически моментально. Хоть днём, хоть ночью. Едва голова касалась подушки, я погружался в царство Морфея. Иногда ожидал, что во сне придёт «голос». Вновь даст о себе знать и укажет направление. Но он меня игнорировал. Я вообще перестал видеть сны. Высыпался, чувствовал себя бодрым и полным сил. Но больше никто не указывал мне направление. Никто не говорил, куда я должен идти. Размышляя над этим, я приходил к выводу, что иду верным путём. Что обязательно должен попасть в Обертон. В течение двух дней мы, не таясь, двигались по тракту. Но, как и прежде, в пути никого не встречали. К вечеру возвращались солдаты, оставленные в арьергарде. Они сообщали, что «эсты» не изменили своих намерений. Они всё так же шли за нами, держась позади на определённом расстоянии. В контакт вступать не собирались, но когда Иберик пытался подъехать к ним поближе, подняв при этом руки, встретили его стрелами. |
