|
Хорошо ещё, что мне с работой повезло, пусть и в штольне, но зато чистая. Учёт я веду. Добытой лагерниками продукции. Рубят кирками и кайлами никелевую руду. Над входом в шахту висит здоровенный плакат, написанный кем-то из грешников: «Всё для Фронта, всё — для Победы». Вот и стараются. Долбят камень с зелёными прожилками. Чистый никель придаёт несокрушимую прочность броне. И работают. Без выходных и празников, с утра до вечера. Контингент у нас разный. Есть и русские, есть французы, поляки, много и британцев. Последние — очень немногие уцелевшие из летнего конвоя. Я — наособицу. Меня все сторонятся. Я ведь немец. Да ещё и грешник, а не зэк. Никто не может подтвердить, что я был пилотом и дрался за Британию. Наоборот, считают меня лгуном, и что я скрываю прошлую службу в Рейхе. Вначале даже пытались убить, но спасли монахи, как ни странно. А сегодня объявили новость: обещают на Новый Год дать целые сутки отдыха. Не верится просто, после того, что я видел…
Сегодня всех выстроили на плацу и объявили, что Америка вероломно напала на Союз. Странно было наблюдать за лицами грешников. Ни у кого на лице не было радости, наоборот, отчаяние. Потом я понял, почему. Норму выработки увеличили на десять процентов. Старожилы знают, что всякий раз война приводит к увеличению сроков. Утешает одно: здесь нет ни одного человека, отсидевшего больше двух лет. Говорят, что их переводят в другие места, где теплее. Представляю, что сейчас творится в лагере при руднике. Они и так уже на людей не похожи: какие-то ходячие мертвецы с потухшими лицами, одетые в невообразимые лохмотья. Каждый день хоронят погибших, замёрзших, умерших от голода. Когда по десять, а когда и больше человек. Пожалуй, если я выйду отсюда нужно найти моих рекомендателей и поблагодарить за отправку в монастырь, а не в лагерь. Давно бы уже лежал в мерзлоте и пытался бы её согреть. Как ни странно, помимо увеличения норм выработки добавили и паёк. Не нам. Доходягам. Явно в Управлении Наказаний не дураки сидят, соображают, что для увеличения выработки нужно зэков кормить получше, а то лом не смогут шевелить. В моей штольне работают в основном британцы. Они, после объявления войны стали пахать как проклятые. Понятно почему — с янки у них старые счёты, ещё со времён Бостонского чаепития. А уж после того, как американцы их бросили во время вторжения Союза… Я ору диким голосом, гулко отдающимся под сводами штрека: — Смирно! Прекратить работу! Тупой лязг стихает, все вытягиваются и всматриваются в глубину, откуда приближается высокое начальство в лице отца-настоятеля и охраны. Отец Паисий приказывает построить зэков. Торопливо выстраиваю их в шеренгу. На лицах ожидание и …радость. От нечаянной передышки. Монахи поддерживают святого отца, помогая ему подняться на перевёрнутую тачку. — Грешники! Обращаюсь к вам с указом Верховного Совета Нового Союза! Слушайте внимательно. Объявляется набор добровольцев для службы в колониальных и вспомогательных частях Союза на второстепенных военных театрах в Азии, Африке, Китае. Изъявившие желание обязаны принести присягу на верность. Проявившим себя даруется гражданство Союза третьей ступени. Принявшим православие — второй. Добровольцы — шаг вперёд! Тишина. Делаю шаг и оказываюсь в одиночестве. Меня жгут десятки глаз. Отец Паисий внимательно смотрит на меня. — Грешник? — Так точно, Отче. Грешник 001824. Фриц Штейнбаум. — Специальность? — Пилот-истребитель. RAF. Флаинг-капитан. Бывший… — Давно отмаливаешь? — Семь месяцев. — Хорошо, грешник. Становись слева. Кто ещё? Вижу в рядах шевеление. Выходит ещё один, пятеро, семеро. Всё… На следующее утро нас сажают в автобусы и везут в Романов-на-Мурмане. Почти тысячу человек. Дорога въётся вдоль залива, усеянного огнями десятков судов. |
