В одном источнике описывается разорение арабами города. И приводится одна деталь, по мнению автора способная сама по себе дать представление о грандиозности постигшей город катастрофы. Описывая картину убийств и разбоя, автор поражается, что «женщины не желали сдерживать себя и прятаться от глаз мужчин, не испытывая смущения, носились по городу с распущенными волосами, презрев всякое приличие» и издавая вопли.

И это делали, удивляется автор, не только матроны, но даже девушки-затворницы, «лелеемые для брака».

Вступив в брак, супруги с нетерпением ожидали появления детей — их отсутствие воспринималось как божья кара. В житиях нередко рассказывается о бесплодии женщин, о растущей неприязни мужа и, наконец, о чудесном «вмешательстве» свыше.

Особую радость вызывало рождение мальчика — кормильца под старость. Когда в семье с небольшим достатком рождалось несколько сыновей, то родители нередко оскопляли одного из них. Как правило, сын-евнух отправлялся в город, чаще всего в столицу, мечтая сделать там духовную карьеру (много евнухов было среди епископов, митрополитов, диаконов крупных церквей и даже патриархов) либо устроиться в кинекее или мужских покоях вельможи, а возможно, и самого василевса.

Немало евнухов занимали важнейшие дворцовые должности, а порой, и не занимая их, в качестве спальничих — доверенных лиц императора — играли значительную роль в политической жизни государства.

Иногда сына оскопляли и в ожидании от него духовного подвига. По словам одного хрониста того времени, евнухов в императорском дворце было больше, чем мух в загоне для скотины.

Мер к ограничению рождаемости супруги не принимали. Попытки вытравить плод (законный или внебрачный — безразлично) расценивались как великий грех и сурово карались и властями, и церковью.

В отличие от Западной Европы в Византии все сыновья и дочери одной и той же родительской пары имели равные права на наследство. Лишить кого-либо из них законной доли можно было только в исключительных случаях (если дети бьют и оскорбляют родителей, клевещут на них, отрекаются от сидящего в тюрьме отца, вступают в связь с мачехой, заключают без согласия родителей брак, оставляют их без ухода при потере ими рассудка и так далее).

Если завещание отсутствовало, то суд поровну распределял имущество умерших родителей между их детьми.

За внебрачными детьми закон также признавал некоторые права на наследство родителя. Но в целом положение «от блуда рожденного» в обществе было тяжелым, особенно если отцом его являлось духовное лицо (греховность рождения как бы удваивалась).

Если незаконнорожденный оставался на нижних ступенях социальной лестницы, его жестоко травили, если он взбирался по ней вверх, положение дела нередко менялось: незаконнорожденный помыкал законнорожденной знатью. Случалось и такое.

В империи имелось немало детей-сирот.

Если сирота наследовал имущество, над ним устанавливалась опека. Опекуны — частные лица часто обкрадывали опекуемых, и закон поэтому рекомендовал богоугодным заведениям осуществлять опеку над сиротами.

Часть сирот-нищих государство устраивало в казенные орфанотрофии (приюты) при церкви и монастырях, ведал ими особый дворцовый чиновник, а обслуживали их клирики и монахи. Дети погибших видных воинов зачислялись в особый воинский отряд, членов которого называли «бессмертными», ибо на место каждого убывшего тотчас заступал новый.

Большинство сирот не попадало ни под опеку, ни в приюты. В житиях частенько мелькает фигура деревенского сироты-пастушка, который пасет коз или свиней за черствый кусок в зной и в холод, ночует в поле и едва не умирает от голода.

Именно на детях в ту пору в первую очередь отражались стихийные бедствия и общественные катаклизмы.