— Не смей говорить о моей жене! — крикнул Бурлак. — Не смей!

— Марфа была моим другом. Не пучь глаза. Не любовницей, не поклонницей — другом. Мудрая, чистая, прекрасная женщина, которой ты недостоин. Но ты — король, а короли все могут. И ты возжелал юную…

— Прекрати! — заорал Бурлак, вскакивая. — Я запрещаю!

— Плевал я на твои запреты! Сиди и слушай. Кроме меня, тебе этого никто не скажет. — И непререкаемо, и властно, и грозно скомандовал: — Сиди! Кончилось «что изволите». Понял? Сиди и слушай. Десять лет я молчал, копил, давил и уминал в себе. Теперь твой черед. Молчи!..

Бурлак сел, изумленно таращась на своего недавнего подчиненного, который говорил все громче и напористей:

— Ты чураешься всех, кто с искрой божьей. Боишься их!.. Завидуешь им!.. Глазунова отталкиваешь… Сивкова не подпускаешь… Воронова на вожжах держишь… Сивков-то на собрании в цель выстрелил, и народ его поддержал. И ты понял его правоту, но сломить себя не захотел…

Внезапно Юрник умолк, будто собственных слов испугался. И во взгляде, устремленном на Бурлака, все отчетливее просвечивало сочувствие. «Зачем это я? За что? Такое наворочал?» Боясь столкнуться взглядом с потрясенным и оскорбленным Бурлаком, поспешно спрятал Юрник глаза и даже голову опустил.

В кабинете вытвердела каменная удушливая тишина.

— Есть сигареты? — хриплым шепотом спросил Бурлак.

Немыслимо долго Юрник добывал из кармана пачку сигарет.

Молча протянул.

Молча щелкнул зажигалкой.

Сделав первую затяжку, Бурлак закашлялся, зло кинул сигарету в пепельницу.

— Спасибо, — вымолвил он наконец, похоже без обиды и без подковырки. Вдохнул глубоко, повторил громче и тверже: — Спасибо, Юрий Николаевич. Теперь я вижу, что я теряю настоящего друга.

Подвинул заявление Юрника, написал в уголке: «Освободить в связи с переходом на другую работу». Расписался, поставил дату. Подавая заявление, сказал:

— Будь счастлив, Юрий Николаевич. Не получится там, возвращайся, примем с распростертыми объятиями на любую должность…

Громко и сухо щелкнул селектор. Голос секретарши возвестил:

— Вас по прямому из министерства.

Бурлак взял трубку.

— Приветствую вас, Игорь Палыч. Да, слушаю. Так. Так. Понимаю. А когда нужно? Подходит. Оформляйте. Согласен. Спасибо. Вам также. Всего доброго.

Положил трубку, перехватил вопросительный взгляд Юрника.

— Командировка в Венгрию. Что-то у них с газопроводом не ладится, просят помочь.

— Когда? — заинтересованно спросил Юрник.

— В конце июня.

— А как же Ольга? Ей ведь…

— Ну да. Приедет мать. Да и ты рядом.

— Не сомневайтесь, — автоматически проговорил Юрник.

Вдруг спохватился, хотел отмежеваться от сказанного, но глянул на Бурлака и не смог.

2

Прозрачной кисеей сиреневые сумерки закрыли затихающий Будапешт. Город преобразился, стал изящней и легче, а в его чертах появилось что-то нереальное, полуфантастическое.

Расплылись, зашевелились доселе недвижные шпили и купола костелов, базилик и соборов, утратили четкость граней и весомость громоздкие здания на берегу Дуная, а сама река накрылась легкой дымкой, и в ней, как в невидимой паутине, запутались пароходы, катера и лодки.