|
СТРАХИ Гуляя по двору, я услышала разговор Генки и Вани «Комардина»: — Гена, Витя сказал, что подснежник — это радость. Почему? — Наверно, потому, что он красивый, — ответил Гена. — Радость — это когда много хорошего, а цветок один, — засомневался Ваня. — Это кусочек радости, — пояснил Гена. — Что же, радость — это как конфета? Поделиться можно? «Кусочек радости?» Мне не нравится так говорить. А как можно иначе сказать? — спросил Ваня. — Помнишь, няня читала нам о чудном острове в огромном океане? Вокруг страшные волны высотой с наш дом, а на острове красиво, тепло и богато. Это был остров счастья. Значит маленькая радость — это маленький островок, — серьезно ответил Гена. — Здорово придумал: островок радости. Ты как Пушкин. — Скажешь тоже, Пушкин. Он — гений. — А может, ты тоже будешь гением? — Ну, да... Пушкин — он один во всем свете. — Ген, а для тебя страх какого цвета? — опять пристал Ваня. — Черного, конечно. — Как земля? — Нет, земля не черная. Она немного коричневая, немного серая. — Тогда — как уголь. — Да нет, уголь блестит, как живой. Наверное, он — как сажа в печке. — А мокрая земля все же черная. — Для меня она не похожа на страх. Голая сырая земля больше похожа на печаль. — А война тоже черная? — Конечно. Зинка здорово войну рисует. Даже огонь у нее черный. — Дурак. Это же дым, — возразил Ваня. — Сам бестолковый. Какой же дым без огня? Его просто не видно за дымом. Наверно, для Зины красный цвет — цвет чего-то хорошего. Может, праздника. И она не хочет рисовать им войну. — Я все цвета люблю, а красный особенно. Потому что наш флаг красный, как цвет победы. — А я вообще не люблю рисовать, — сознался Гена. — Это потому, что у тебя не получается. Когда научишься, полюбишь. — Я люблю, чтобы все было просто, как в арифметике. В это время Зина, услышав свое имя, подошла к ребятам и внимательно слушала их разговор. — Я тоже боюсь черного, — тихо сказала она. — Боюсь черной земли на проталинах, черных шаровар, темного вечера в лесу с Валентиной Серафимовной. Мне кажется, что там я понемногу умираю. А больше всего боюсь ночью засыпать. Лежу и молюсь, чтобы завтра опять взошло солнышко и пропало все черное. Я боюсь, что Бог за что-либо накажет Солнышко, и оно больше не взойдет. — Дурочка! Солнце не живое. Бог наказывает живых. Думать надо, — сказал Ваня назидательно. — У меня не получается. Как это думать? — грустно пробормотала Зина. — Не знаю, — растерянно ответил Гена. — Оно само думается.... Раз есть голова, значит она думает. Смотри вокруг и соображай: что это, зачем оно? Вот и все. — А я зачем нужна? — спросила Зина. — Чтобы жить, — предположил Гена. — Я не хочу жить, — пролепетала Зина еле слышно. — Вот дура, кто же тебя спрашивает? Раз ты есть, вот и живи! Иди отсюда! До чего же девчонки глупые! — воскликнул Ваня. Гена промолчал. Он думал о Зине иначе. БЕРЕЗА После завтрака мы занимаемся полезным трудом. Хорошо все делать быстро. Я подмела наш участок двора, и пока ребята из моей группы заканчивали свои задания, потихоньку ушла в лес. Весеннее утро. Под ногами шуршит прошлогодняя листва, трещат ветки. Из-под сухих листьев, где отдельными травинками, а где сплошными пятнами пробивается свежая, живая зелень. Запах прелых листьев смешивается с ароматом молодой травы. Из цветов здесь только подснежники. На солнечных полянах они давно отцвели, а здесь, в густой поросли, еще встречаются. |
