|
Гоголем ходит. Смотрит на нас холодным, презрительным взглядом победителя. Смеется натужно, неестественно, противно. Не понимаю, как можно гулять с чужой женщиной и одновременно требовать от семьи внимания и заботы? Дикость какая-то! На маму не обращает ровно никакого внимания или третирует жестоко и бесцеремонно. Брезгливо кривится по каждому поводу, нещадно осыпает руганью. Злой стал как не знаю кто. Его действия не способствуют хорошему климату в семье. И матери день-деньской не дают покоя мысли об изменах отца. Обида ее съедает. Извелась вся. Вот как так можно жить?! Если родителям не веришь, кому же тогда еще можно верить? Нет ничего оптимистического в моей жизни, ничего хорошего мне не светит! В открытую дверь сеновала я видела сумрачную порушенную церковь, старательно замаскированную под склад, и крышу нового красивого элеватора. В воцарившейся ошеломительной тишине раздражающе пищали комары. Мелькнула вялая мысль: «Жизнь люди строят новую, а проблемы у них старые». Рита говорила без подтекста, напрямую, с беспощадной трезвостью: — Раз проявил слабость и пошло-поехало! Стал утверждать, что истосковался по любви. В прошлом году ходили разговоры о молодой пухленькой блондинке, буфетчице с наглыми глазами и жеманными манерами, а в этом в нашу жизнь вклинилась чернявая медсестра. Не моложе мамы, не красавица. Крупная грубая женщина с гадким характером. За нею и раньше водились подобные грешки. Своего не упустит. Я не понимала, к чему старому отцу воздыхания, вкрадчивые томные слова. Называла его маразматиком. А мама шикала на меня: мол, помалкивай, не твое дело. В доме преобладала атмосфера покорности и скуки. По улице поползли слухи: «Зазноба в положении». Я не знала, как поступить: держать ли в секрете жуткое известие или рассказать маме? А как-то у крыльца нашего дома шумно разговаривали женщины. — Мудрая женщина, узнав об измене мужа, будет молчать, — убежденно сказала одна. — Не знаю, как у вас, а я своему разок между глаз врезала, так будто бабка нашептала — вся дурь разом прошла... — поделилась другая. — Правда как чистый спирт. Ее надо принимать в разбавленном виде, иначе дух захватывает, — так мой дед говорил. Жалел он людей, — высказала свое мнение молоденькая бойкая соседка. — Жизнь — это сладко и страшно, — горько усмехалась пожилая. — Да уж так сладко, аж тошно, — фыркнула я сердито и тем положила конец назойливому жужжанию соседок. Пока я думала, «добрые» люди обо всем доложили маме. Нашла ее молва. Мама понимала, что единственный способ удержать непутевого папу — еще родить ребенка. Вскоре я узнала, что в нашей семье будет пополнение. «Краля» настроила моего отца против будущего ребенка, и он встал на дыбы. Чего только ни делал, чтобы заставить мать избавиться от бремени! Но она была непоколебима и только однажды сказала презрительно: «Этот ребенок хоть твой, а тот — еще неизвестно». У отца от злости глаза из орбит чуть не повылезали. Остался он с нами, но согласие не воцарилось, и исчезать из дому он не перестал. А мама на сорок третьем году от роду ждет прибавления. На мой недоуменный взгляд ответила гордо: «Я жена, а она шлюха — в этом моя правда». Гадко наблюдать их жизнь. Мама по ночам глотает слезы и лекарство. Отец храпит на диване. «Стоит ли он того, чтобы такими средствами за него бороться? — думала я. — Любви между ними давно нет. Налицо полная несхожесть характеров. И не принц он, грозящий роковым обаянием, и глаза недобрые, и разговоры ведет мучительно нудные, просто изнурительные, выматывающие душу». Я понимала, что мама боится остаться одной, стыдится быть брошенной, униженной. Но это тоже не жизнь, сплошной самообман! Беда один раз нагло вошла в наш дом и больше не уходит. Порушил отец семью. Ни к чему теперь бдение над несуществующим домашним очагом, нечего там сохранять. |
