Габриэль слишком разгорячился, в его глазах светилась ярость, пистолет дико раскачивался в руке. Она плохо его знала, но это не похоже на него. Не похоже на его собственные слова.

Тактика похоже выбрана неверно. Она хотела его успокоить, а не распалить. Следовало заставить Габриэля увидеть ее по настоящему, а не в его предвзятом, искаженном представлении, превращающем Амелию во врага. Для него она олицетворяла все, что он ненавидел: излишества, жадность, коррупцию, тщеславие. Она должна показать ему, что тоже человек.

В один момент его бдительность исчезла. Когда она оступилась. Когда зрение помутилось, и очередной жестокий припадок обрушился на нее. Она проявила слабость – слабость, которую ненавидела, но именно тогда Габриэль ей посочувствовал. В его глазах она увидела искреннее беспокойство. Сострадание. И когда он поцеловал ее – все произошло по настоящему. Она знала точно.

Амелия все еще чувствовала это. Вопреки себе, вопреки всему. То головокружение, когда Габриэль смотрел на нее, то трепет в животе. Часть ее проклинала свое предательское сердце. Она не должна чувствовать к нему ничего, кроме ненависти, страха и отвращения. Но она чувствовала. И не могла остановиться.

Габриэль так отличался от всего, что она знала всю свою жизнь, от повального безразличия, от всего блестящего, фальшивого и ненастоящего. Он кипел страстью, силой и отчаянным желанием. Рядом с ним ее сердце бешено билось в груди, ей хотелось быть другой. Она хотела быть сильнее. Быть той, кого он мог бы уважать.

Это ее слабость – одна из многих, но Амелия знала, что и его тоже. Она должна отыскать ее снова, найти в нем и надавить, просунуть пальцы в крошечную щель и протиснуться внутрь.

– Похоже, твоя жизнь трудна.

– Жизнь каждого человека трудна. – Лицо Габриэля наполнилось не только гневом. Боль омрачила его глаза. – В этом нет никакого секрета. Это повсюду во влогах и новостных лентах – ну, во всяком случае, их собственная извращенная версия. Но вам все равно. Никому из вас нет дела.

– Это неправда. – Но так и было, и Амелия это знала.

– Ты читаешь ленту новостей и оповещения на своем смартфлексе? Или проматываешь потому, что это тебя раздражает? Потому что не можешь справиться со всем негативом?

Амелия открыла рот, но обнаружила, что не может ничего сказать. Она вспомнила день за несколько лет до этого, когда вернулась домой с репетиции оркестра и застала свою мать, рыдающую перед голоэкраном. Амелия бросила сумку на кухонный стол и поспешила в гостиную.

– Что случилось? – Должно быть, умер кто то важный или…

Когда мама подняла голову, ее лицо заливали слезы, хотя макияж по прежнему оставался безупречным.

– Слонов больше нет.

– Что? – Амелия замерла, уставившись на нее.

Мама показала на голоэкран.

– Последний слон только что умер в заповеднике дикой природы Намибии в Африке. Слоны официально вымерли.

– Но мы только что видели одного в зоопарке.

Она пренебрежительно махнула рукой.

– Это не… это не настоящие слоны. Они модифицированы. Генетически модифицированные.

– Но почему ты плачешь? – Амелия недоумевала, но вместе с тем испытывала беспокойство и легкую тревогу, как будто ей не хватало какого то важного кусочка головоломки. Но она не знала, что это за кусочек и даже какой формы.

Ее мать всегда расстраивалась из за подобных вещей, как будто трехпалые ленивцы, черные носороги и белые медведи – это драгоценные семейные питомцы, которых она знала и любила, а не картинки на голоэкране или муляжи, которые они видели во время школьных экскурсий в зоопарк раз в год. Слоны, носороги и другие животные в зоопарке казались вполне реальными.