Я подошел к столу и, присев на краешек, снял трубку.

— Клей у телефона, — сказал я.

— Мэри Комакки, — отрапортовал голос в трубке. — Из Белвилла, штат Иллинойс. Двадцать пять лет. Из них последние шесть жила в Нью-Йорке.

— Погоди, не так быстро. Сейчас найду карандаш и бумагу.

— Подожду.

Я нашарил на столе Клэнси чистый лист бумаги и карандаш и снова взял трубку.

— Ты имеешь в виду Мейвис Сент-Пол? — уточнил я.

— А тонкого же еще? Мейвис Сент-Пол. Урожденная Мэри Комакки. Появилась на свет в городе Белвилл, штат Иллинойс, двадцать пять лет назад. В девятнадцать лет перебралась в Нью-Йорк. Почти целый год брала уроки актерского мастерства, была танцовщицей в клубе, изредка подрабатывала моделью, два-три года назад познакомилась с киношником по имени Сай Грилдквист.

Я торопливо записывал каждое слово.

— Как-как? Сай?.. — переспросил я.

— Грилдквист. Продюсер с Бродвея. — Он продиктовал мне имя по буквам и пояснил:

— Похоже, для начала своей артистической карьеры она выбрала как раз ту кровать, где и происходило распределение ролей. Их трогательный союз длился примерно полгода. Затем возник Джонни Рикардо, владелец пары клубов в городе. И еще несколько приятелей.

— Кто был последним?

— Эрнст Тессельман. Почти целый год. Это он снимал для нее квартиру и оплачивал счета.

— Ясно. Есть еще что-нибудь?

— Небольшая подробность. В перерывах между любовниками она постоянно жила у некоей Бетти Бенсон. Черт ее знает, как эту штучку зовут на самом деле. Она здесь уже лет пять и все еще осваивает профессию артистки.

— У тебя есть ее адрес?

— Ага. Где-то здесь. Погоди, не вешай трубку. Я услышал шелест бумаги, и затем он продиктовал мне адрес. Где-то на Гроув-стрит в Гринвич-Виллидж. Поблагодарив Арчи, я положил трубку, а затем снова вчитался в имя последнего поклонника Мейвис Сент-Пол. Эрнст Тессельман. Теперь ясно, почему сам районный отдел по расследованию убийств взялся распутывать дело, и уж совсем нетрудно догадаться, кто именно наверху столь активно этому посодействовал.

Бытовало мнение, что Эрнст Тессельман имеет отношение к политике. Вообще-то сам он никогда не стремился занять какой-либо высокий пост, не принимал участия в политических кампаниях, не произносил громких речей, не обращался с трибуны к выпускникам юридических факультетов и его фотографии никогда не появлялись на страницах газет рядом с заявлениями о национальной безопасности или в связи с испытаниями атомной бомбы. Но зато он активно заводил знакомства и поддерживал доверительные контакты с теми, кто заправлял на политической кухне. С Эдом Ганолезе его связывали многие годы дружбы, но партнерами они никогда не были, хотя и конкурентами их тоже назвать было нельзя. Просто их сближал общий интерес, подобный тому, какой может объединять производителя пива и поставщика бутылок.

Я знал, что Тессельман пользуется в городе большим влиянием. И уж если кому-то приспичило зарезать ту куколку, которой он в данный момент покровительствовал, то он наверняка уже успел шепнуть на ушко кому-нибудь из своих всемогущих друзей, чтобы убийцу арестовали и наказали, да побыстрее. Сам же он, естественно, благоразумно останется в тени. Тессельман никогда не станет обращаться лично к добросовестным занудам, вкалывающим в поте лица, типа Граймса и Фреда Мейна. Достаточно телефонного звонка какой-нибудь начальственной персоне, вращающейся в высших, а потому недоступных взорам простых смертных кругах, и уже очень скоро исполнители собьются с ног, принявшись за дело с утроенным рвением.

Голос Эда положил конец моим раздумьям:

— Узнал что-то интересное?

— Пожалуй.