— Не сомневайтесь, — будто читал его мысли Джанерти. — Лично мне Глазкин обид не причинил, но нашему делу он вреден.

— Вы правы… Однако мне хотелось бы быть в курсе всех ваших действий.

Джанерти грустно улыбнулся:

— Мне представляется, вам важнее результат. К чему вам копаться в грязи, она так прилипчива к чистой обуви?

Губпрокурора заметно смутила откровенная тирада.

— Ну ладно, — помолчав, буркнул он и обмяк. — Рамки закона вам известны. Материалы, что были собраны мною, оставил у себя Берздин. Мне вам дать нечего. Исходите из того, что я рассказал.

— Пик наводнения ожидается со дня на день… — Джанерти уже думал о своём.

— Да. У вас в лучшем случае неделя, ну полторы от силы.

— Уйма времени…

— Торопитесь… Я не знаю, чем вам помочь. К тому же вынужден огорчить: автор заявления при дополнительном опросе отказался от всего.

— Вот так, значит?

— Явно, на него оказано давление.

— Он жив?

— Что?

— Я говорю, нет ничего лучше, как начинать с чистого лица, — улыбнулся Джанерти.

IV

Ещё на митинге, запомнив выкрики, Странников озадачил Сергиенко подготовкой проектов соответствующих приказов и распоряжений тройки, и тот, задействовав Юсакова и машинисток, бодрствовал заполночь, добросовестно исполняя указания. Ему было не впервой оставаться ночевать в кабинете, к этому режиму привык и его аппарат, каждый давно оборудовал рабочее место под внезапный ночлег.

С рассветом, приняв дежурного чая, на свежую голову, Сергиенко шлифанул редакцию подготовленных документов, но расслабляться не думал. Предстоял не менее сложный момент подписания бумаг у ответственного секретаря и начальника ОГПУ. Дело в том, что Странников и Трубкин вносили множество поправок, словно старались переусердствовать друг друга. На людях не выказывая чувств, они проявляли гадость на бумаге, скрывая тайну от посторонних глаз.

Чего больше было между ними? Скрытой ненависти и взаимного подозрения, родившихся неизвестно когда и почему? Зависти и презрения?.. Симпатий не наблюдалось никогда.

Даже в чрезвычайной тройке — в штабе по борьбе с наводнением, по существу, в крохотном коллективе, призванном денно и нощно организовывать огромную по масштабам работу на территории всей губернии, держались чужаками. Виделось это невооружённым глазом, уже в первом приказе, который долго попеременно правили оба, значилось:

…Для связи с губернской чрезвычайной тройкой по вопросам, требующим принятия решительных мер, обращаться по телефонам:

Предкомиссии т. Странникову: служ. тел. 10, дом. 2–96;

Члену комиссии т. Трубкину: служ. тел. 5–01, коммутатор ОГПУ;

Члену комиссии т. Сергиенко: служ. тел. 5–06, дом. 3–32;

Секретарю т. Юсакову: служ. 5–61, кв. 2–02.

Также порознь готовились и документы. Писал их Сергиенко, на которого как-то само собой свалилась эта тяжкая ноша. После получения задания он садился корпеть над проектами приказов, распоряжений, указаний и других важных бумаг. Затем согласовывал их с членами, а в заключение бегал ловить начальников — подписывать. Когда не удавалось, перепоручал Юсакову, но поступал так редко — обоим не нравилось общаться с секретарём штаба.

— Мечусь, как древние греки между Сциллой и Харибдой, — отдуваясь, жаловался долговязый Сергиенко своему непосредственному начальству председателю губисполкома Арестову, которому одному открывал душу в редкие минуты затишья на фронте вечной суматошной занятости.