Бомберы и впрямь прилетели через пару часов, если и не те самые, то с виду – такие же. Описали пару кругов, словно падальщики, посмотрели и, видать, решив, что овчинка выделки не стоит, а цель не оправдывает бомбы, улетели на восток чьей-то похоронной процессией. Берестов перевел дух, вытер выступивший пот и побрел на поляну, надо было найти железный ящик с документами и печатью медсанбата, пока у учреждения есть печать – оно живо, пусть даже и в очень усеченном масштабе. А взрывов он уже давно не слыхал, да и желтых вертячек теперь столько на глаза не попадалось, верно и впрямь замедление было не больше, чем на полчаса.

Умно придумано, умно. Только в себя накрытые придут, начнут раненым помогать, не опасаясь "бракованных" бомб – тут – то и получат. Мозговитые у немцев ученые люди. И Берестов поймал себя на мысли, что с удовольствием бы лично повышибал этим башковитым мозги. Чтоб как у Левина разлетелись. Когда нашел железный ящик (перевернутый, ободранный и пробитый, хорошая была мощь у осколков этих несерьезных с виду "консерв") и стал разбираться – что взять, а что можно и сжечь, потому как тащить всю канцелярию было бесполезно, раскуроченная матчасть и запасы имущества были в таком состоянии, что только под списание годны. Разве что инструменты можно было бы собрать, да простерилизовать, но и с этим сложности. Печать нашел, сунул в карман.

Услышал вроде треск моторов, потом – стрельбу, вскинулся из-за ящика и обмер, стоя столбиком на коленках, на манер зайчика.

Метрах в трехстах, там, где уже тонкими, уставшими струйками дыма коптили ярчайшее голубое небо сгоревшие грузовики и где остались после эвакуации "безнадежники" суетились серые фигурки, потом разглядел пару мотоциклов. Кто-то размахивающий длинными руками вроде встал между ранеными и приехавшими. Петренко! Точно он – больше некому, они из личного состава медсанбата тут вдвоем оставались.

Коротко стукнула пара выстрелов, санитар свернулся клубком и упал. Немцы – теперь у Берестова никаких сомнений не было, вели себя как дома, двое что-то смотрели, склонясь головами, карту наверное, один, судя по позе горниста и отсутствию звуков трубы, присосался к фляжке, не вылезая из коляски, а самый неугомонный быстрым шагом пошустрил вдоль уложенных в теньке "безнадежников", хлопая выстрелами. Берестова как ожгло и он вскочил на ноги, что-то гыкнув нечленораздельное, но определенно – осуждающее. Тут же подумал, что – зря. Толку от его выходки не было ровно никакой, разве что по нему тут же стали стрелять – и самое паршивое – парень с флягой оказался пулеметчиком и высыпал без всякой экономии за один момент полсотни пуль. На счастье старлея – залечь получилось моментально, да подвернулось небольшое углубленьице, да между ним и немцами оказался крошечный холмик, так-то поляна была вроде ровная как стол, но залегшему человеку и совсем незначительные перепады во благо оказались. Те самые мелочи и пустяки, от которых жизнь человека зависит очень часто. И опять же пулеметчик, не пойми с чего, основное внимание почему-то уделил тому самому железному коробу, не меньше пяти пуль в него бздынькнуло.

Который раз за сегодняшний злосчастный день адъютант старший ругал себя ругательски. Теперь лежа посреди ровного поля под пулеметом, особо остро подумалось – что даже винтовка сейчас была бы спасением! Головы не поднять, сейчас тот шустрила, что раненых добил, спокойно подойдет поближе – и все. Опять звякнуло в ящик, защелкало, зашелестело рядом. Земля посыпалась мелкими комочками. А и с револьвером ничего не получается, сдвинул кобуру как положено при ненужности – на задницу, не дотянуться рукой сейчас, не выставляя себя на общий обзор.