Как и всегда, когда кто-то вспоминал Оллина добрым словом, у меня перехватило горло, но в то же время радостно забилось сердце. Видеть человеческую благодарность всегда приятно. А видеть, что его продолжают любить и уважать, было для меня приятно вдвойне. Это словно объединяло нас, как адептов какого-нибудь местечкового культа.

Господин Нейб лично отвез нас в Оринград на повозке генерала Шелтера, нагруженной вещами так, словно я ехала в пустыню. Каждый раз, когда нас останавливали для проверки, у меня замирало сердце. Но военные смотрели на мои документы, а потом на документы Алины, и лица их менялись. Нас пропускали, а некоторые офицеры даже подносили руку к козырьку фуражки, как когда-то делал Шелтер.

Увидев впереди ворота города, я испытала странную смесь эмоций. Когда-то я мечтала вырваться отсюда, а теперь по собственному желанию ехала обратно, отчаянно пытаясь восстановить внутреннюю гармонию. Но даже когда мы оказались на знакомых узких кривых улочках, ощущения возвращения домой не возникло. Я лишь чувствовала, что сейчас это правильное место для меня. Сама не знаю почему.

Когда повозка остановилась напротив нашей шоколадницы, моя уверенность на мгновение пошатнулась. Еще в прошлый свой визит я заметила, что окна заколочены досками, но изнутри не было видно, что снаружи на этих досках где-то начерчено мелом, где-то нацарапано гвоздем, а где-то даже выведено краской: «шлюха», «дом шлюхи», «здесь жила шлюха» и все в таком роде. Сердце больно стукнулось о ребра. Как бы ни был Оринград далек от Варная, а слухи о том, что я оказалась наложницей в доме варнайского офицера, сюда дошли.

– Вот мерзавцы, – процедил Нейб, заглушив мотор.

– Я эти доски за пару часов отдеру и сожгу дотла, – пообещал Глен.

– Ты уверена, что хочешь остаться здесь? – игнорируя его, уточнил Нейб. – Еще не поздно вернуться.

– Вы же сами говорили: мне сейчас здесь безопаснее всего, – напомнила я.

– Это было до того, как я увидел твой родной город во всей его красе.

– Не волнуйтесь, господин Нейб, – ответила я с уверенностью, которой на самом деле не испытывала, – я справлюсь.

– Тогда давайте выгружаться, – вздохнул он.

На самом деле все наши вещи выгружал и перетаскивал в кафе Глен, а мы с Нейбом стояли у повозки. Я держала на руках Алину, которая сонно таращила глазки и судя по выражению лица находилась в процессе решения важного вопроса: заплакать ей или воздержаться. Я пыталась ее укачать, надеясь, что она еще немного подремлет, и мы успеем хотя бы немного обустроиться, прежде чем придется ее снова кормить и переодевать. Я делала вид, что не замечаю, как на нас таращатся редкие прохожие.

Нейб же нарочито равнодушно осматривал шоколадницу, поглядывал на окошки квартиры над ней, изучал малолюдную улицу. Когда Глен в очередной раз нырнул в кафе с тяжелой коробкой в руках, он уточнил:

– Ты ведь забрала то ожерелье, что Шелтер тебе подарил?

Я кивнула. Конечно, я его забрала. Оно лежало в специально сшитом мешочке из плотной ткани среди моих вещей вместе с птичкой-свистушкой. То немногое, что осталось мне на память об Оллине. Ожерелье, свистушка и кольцо, которое надела на палец, как только получила документы, подтверждающие, что я свободная гражданка Магистрата. Ничто из этого я не собиралась ни закладывать, ни продавать, как бы ни было тяжело.

– Хорошо, тогда возьми еще вот это.

Нейб протянул мне толстую пачку варнайских банкнот, свернутых цилиндром и стянутых лентой. Я испуганно замерла, поскольку и без пересчета становилось понятно, что сумма там внушительная.

– Бери-бери, это деньги Шелтера, не мои. Вам сейчас они пригодятся. Как только все успокоится, я пришлю еще, но на первое время должно хватить.