Утром никто не стал меня будить. Я проснулась сама, впервые за последние несколько дней – или даже лет – чувствуя себя по-настоящему отдохнувшей. Открыв глаза, обнаружила, что комната залита светом высоко поднявшегося солнца. Как я и предположила накануне, относительно окон кровать стояла так, что ни один шальной лучик не сумел меня потревожить.

Просыпаться так поздно было странно, но еще непривычнее я себя чувствовала оттого, что меня не ждали никакие дела. Приход чужой армии разорвал привычный круг рутины несколько дней назад, с тех пор моей жизнью распоряжались каждую минуту, а сейчас я вдруг осознала: я не знаю, что делать дальше. Должна ли я спуститься вниз и найти генерала? Или мне следует остаться в комнате и дождаться, когда меня позовут или ко мне придут?

Посидев немного на кровати в нерешительности, я пришла к выводу, что для начала неплохо будет встать и привести себя в порядок. Надевать опостылевшее, чересчур нарядное и непривычно открытое платье не хотелось, но выбора не было. Со временем придется как-то решить проблему с гардеробом.

Пока же пришлось облачиться в единственный имеющийся у меня наряд. Умываясь, я поймала в зеркале собственное отражение и удивленно разглядывала его не меньше минуты. Накануне на изучение себя не нашлось ни сил, ни внимания, а сегодня я наконец разглядела, что из зазеркалья на мир смотрит бледное, болезненное эхо меня прежней. От красоты, наведенной перед показом Магистру, не осталось и следа, но и моей прежней обычной миловидности не стало.

Больше всего огорчал взгляд. Он был почти таким же мертвым, как у тех девушек, что мы встретили в доме, где содержалась «коллекция». Взгляд человека, который больше не мечтает о чуде.

И я разозлилась. Наверное, впервые по-настоящему разозлилась на саму себя. За то, что сдалась без боя, как мой родной город. Нет, я не питала иллюзий насчет того, что могла бы ответить силой на примененную ко мне силу. Но как жить с тем, что со мной случилось – и еще случится – решать было мне. Мне не нравилось, что я заранее начала себя хоронить.

Перед зеркалом пришлось провести еще пару весьма неловких минут, пока не получилось заставить себя улыбнуться отражению. По-настоящему улыбнуться, так, чтобы снова загорелись глаза и вспыхнул румянец на щеках.

– Давай, милая, ты сможешь, – прошептала я, не замечая, что уже подхватила только вчера придуманное Шелтером обращение.

Щеки в итоге все равно пришлось прищипнуть, но улыбка получилась почти естественной. Немного грустной, но я решила, что пока хватит и этого. Пообещала себе, что буду работать над ней каждое утро. У меня могут отнять свободу, меня могут насильно лишить чести, но забрать право радоваться жизни, надеяться на лучшее и мечтать о светлом будущем я им не дам. Я не позволила этого отцу и Оринграду, не позволю и генералу Шелтеру и Варнайскому Магистрату.

С таким настроем и немного грустной улыбкой на губах я и вышла из комнаты, чтобы найти в огромном шикарном доме хоть одну живую душу. Очень уж хотелось есть.

Однако в коридорах я так никого и не встретила, пустой оказалась и столовая на первом этаже. Я поплутала еще немного, пока не услышала приглушенные голоса и звонкий смех, который, как мне показалось, принадлежал горничной.

– А я ему и говорю: «Господин Нейб, мне иногда кажется, что вам такую же трость в задницу вставили», – эта фраза, сказанная смутно знакомым голосом, стала первой из тех, что я расслышала целиком.

В ответ рассмеялись уже двое: звонкий девичий голосок и каркающий женский. Я бы решила, что второй принадлежит Мег, если бы не знала наверняка, что та осталась в Варнае.

– Очень сомневаюсь, что вы именно так ему и сказали, – недовольно прокомментировал голос дворецкого.

– Скорее всего, он только подумал и то не очень громко, – тихо добавил еще один мужской голос.