– Они совершенно не похожи на людей, которые уже шесть недель живут на улице! Почему у них такая опрятная одежда? Почему они такие чистые?

– Я… Они знали, что их покажут по национальному телевидению, Анджела. Поэтому оделись во все самое лучшее. У них тоже есть гордость.

– Ну, тогда пойди и испачкай их! – бросила Анджела, как отрезала. Она чувствовала приближение мигрени, словно груженый состав мчался к ней на всех парах, и страстно хотела принять таблетки. – Я хочу, чтобы они выглядели бедняками, а не средним классом, которым просто временно не везет!

– Но они и есть средний класс, – начал было Лью. Она застыла, повернулась, пронзив его ледяным, как у куклы, взглядом.

– Мне плевать, даже если у них всех есть эти чертовы степени бакалавров из Гарварда! Ты меня понимаешь? Телевидение передает картинку. Возможно, ты об этом забыл. Я хочу, чтобы они выглядели так, словно мы только что подобрали их прямо на улице. Посыпь детей какой-нибудь грязью. И чтобы их одежда стала дырявой!

– Анджела, мы не можем этого сделать. Это не театр. Это переходит границу…

– Не говори мне, чего ты не можешь! – Она резко ткнула розовым ноготком ему в грудь. – Я говорю тебе, что надо сделать! Это мое шоу, не забывай. Теперь убирайся и делай что-нибудь, чтобы отработать свою зарплату! – Анджела вытолкнула его из комнаты и захлопнула за ним дверь.

Приступ паники чуть не охватил ее еще в коридоре. По коже бегали мурашки; вся дрожа, Анджела прислонилась к двери. Скоро ей придется выйти отсюда. Выйти и пойти прямо в студию, к зрителям. Они будут выжидать, пока она сделает неверное движение, скажет не правильную реплику. И если она допустит хотя бы одну ошибку, они бросятся на нее, словно стая диких собак.

И она все потеряет. Все.

Переступая ватными ногами, Анджела бросилась через комнату. Дрожащими руками налила себе шампанского. Это поможет, знала она. После многих лет отрицания вдруг оказалось, что всего один бокал перед шоу мог прогнать прочь эту холодную, липкую дрожь. Второй успокаивал грызущие ее страхи.

Жадными глотками Анджела осушила бокал, затем налила второй уже более твердой рукой. «Третий бокал не помешает, – заверила она себя. – Только сгладит острые углы. Интересно, где я слышала это раньше?» – подумала Анджела, поднося хрусталь к губам.

Ее мать. О Господи, ее мать!

Только сгладишь острые углы, Анджи. Несколько глотков джина сразу же сгладят их все, малышка.

В ужасе она уронила полный бокал, расплескивая пенящееся вино по ковру. Шампанское разлилось, словно кровь, а Анджела, дрожа, отвернулась.

Нет, ей этого не надо. Она не такая, как ее мать. Она – Анджела Перкинс. И – самая лучшая.

«Не будет никаких ошибок», – пообещала она себе, поворачиваясь к зеркалу. Собственное отражение, холеное и элегантное, успокоило Анджелу. Она сейчас выйдет к зрителям и сделает все как надо. И опять эти дикие псы будут слушаться ее, как домашние болонки. Она приручит их и заставит себя полюбить!

– Ты была великолепна, Анджела, – сказал он, потому что она ждала именно такой реакции.

– Нет, она была не правдоподобно хороша. – Дэн присел на угол стола и наклонился вперед, чтобы поцеловать Анджелу. – Посадить малыша к себе на колени – это было гениально.

– Я люблю детей, – соврала Анджела. – А этот, кажется, сообразительный парнишка. Мы еще посмотрим, как он будет успевать в школе. Теперь… – она откинулась назад, вытряхивая бездомную семью из своих мыслей так же небрежно, как стряхнула бы с ног домашние тапочки, – перейдем к делу.