Александр Авдеенко. Наказание без преступления
ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛЮБЕ АВДЕЕНКО
Мне кажется, что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произведения… Писатели, если они будут, будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или интересное, что им случилось наблюдать в жизни. Среди людей, приехавших в Москву летом тридцать третьего, я был, несомненно, самым счастливым. Начиналось мое будущее. Прямо с вокзала, оставив повидавший виды чемоданчик в камере хранения, отправляюсь к Вере Орловой. До центра доехал на трамвае. Большой театр. Гостиница «Метрополь». Памятник первопечатнику Федорову. Шагаю мимо глухого забора, отгораживающего будущую станцию метро. Любуюсь Политехническим. И чувствую себя на седьмом небе. Считанные дни остались до того, как «Я люблю» выйдет в свет, до того, как я смогу считать себя автором, писателем. Я — писатель?! Бывший голодранец, сын макеевского рабочего, искалеченного огнем домны, убитого непосильным трудом. Бывший беспризорник, не окончивший и двух классов церковноприходской школы, прошедший через самые тесные, шкуродерные калибры жизни. Нет, не может быть. Но другой внутренний голос сейчас же стал уверять, что я напрасно терзаюсь сомнениями, что перешагну заветную черту. И я поверил. Солнечно, тихо, свежо. Ночью прошел дождь. Блестит асфальт. Зеленеют на деревьях омытые листья. Небо синее, без единого облачка. Навстречу пробегают москвичи. И все, все до единого, кажется мне, понимают, что со мной происходит. Меня остановили два парня в брезентовых робах, сизых от породной пороши. Широкополые, жесткие, тоже брезентовые шляпы. Лица чумазые, потные. Лица шахтеров, только что поднявшихся на-гора. Московские шахтеры. Люди небывалой профессии — проходчики метро. Какая у них интересная работа! Один из них облизал пересохшие губы. — Слушай-ка, браток, угости закурить. Всю ночь не дымили. Уши опухли. Первый раз в жизни пожалел, что некурящий. — Подождите здесь, я сейчас… — Постой! — Меня хватают за руку. — Куда ты? — Папиросы принесу. — А где они? — Там… в киоске. — В киоске? Эх ты, зюзя! Да разве мы не знаем, где киоск? Сами купим. Бывай здоров. Засмеялись и пошли дальше. Выхожу на набережную. За чугунной решеткой желтеет старинное здание с колоннами. Это Дворец труда, штаб-квартира советских профсоюзов. Самый родной для меня дом в столице. Здесь, в Профиздате, работает Вера Орлова и другие мои друзья. Здесь и Кабинет рабочего автора, в котором я провел не один час и день. — Приехал!.. Здравствуй, Саня. Впервые назвала меня так. — Ну, где мой младенец? Давайте показывайте. — Губы мои, чувствую, дрожат, но слова выговариваю почти развязно. — Вот! — Вера Александровна достает из ящика и кладет на стол пухлую пачку серой, грубой, книжного размера бумаги. — Верстка. На первой странице крупно напечатано мое имя и еще более Крупно название — «Я люблю». Кладу на будущую книгу руку и зажмуриваюсь. Я счастлив. Безмерно. Вера Александровна позволила мне испить чашу до конца, до последней капли. И подлила еще: — Алексей Максимович Горький узнал о том, что мы готовим вашу рукопись к изданию, попросил прислать ему. Мы сейчас же отправили. Это было неделю назад. А вчера нам сообщили, что Горькому понравилось и он собирается напечатать «Я люблю» в своем альманахе «Год XVI». Ошеломлен. Вероятно, это отразилось на моем лице, в моих глазах. — Да, вы стали крестником Горького. |
