|
Огюст подошел поближе и, в то время как гости осыпали г жу Муре комплиментами, шепнул на ухо Клотильде: – Ты прекрасно знаешь, что я этого не потерплю. – Чего? – удивленно спросила сестра. – Жена еще куда ни шло! Она мне ничего не сделала… Но если явится муж, я схвачу Берту за руку и на глазах у всех выйду с ней вон! Г жа Дюверье взглянула на него и пожала плечами. Уж конечно, она не собирается потакать его капризам и отказываться от знакомства с Каролиной, самой давнишней своей подругой. Да разве кто нибудь помнит о той истории? Лучше не ворошить этих дел, о которых уже все забыли, кроме него. Взволнованный Огюст обратился за поддержкой к Берте, рассчитывая, что она тут же встанет и последует за ним, но Берта, нахмурив брови, призвала его к порядку: с ума он сошел? Неужели он хочет казаться еще более смешным, чем когда либо? – Но ведь я хочу уйти именно для того, чтобы не быть смешным! – сказал он в отчаянии. Тут г жа Жоссеран наклонилась к нему и сурово заметила: – Это становится непристойным, на нас смотрят. Ведите же себя прилично хоть раз в жизни. Он замолчал, но не покорился. Всем стало неловко. Одна лишь г жа Муре, сев, наконец, напротив Берты, рядом с Клотильдой, улыбаясь, хранила спокойствие. Дамы следили за Огюстом: он скрылся в оконной нише, той самой, где когда то решилась его женитьба. От раздражения у него началась мигрень, время от времени он прижимался лбом к ледяным стеклам. Впрочем, Октав пришел очень поздно. Дойдя до площадки у квартиры Дюверье, он встретился с закутанной в шаль г жой Жюзер, спускавшейся сверху. Она пожаловалась на боль в груди, уверяя, что встала лишь для того, чтобы сдержать данное Дюверье обещание. Однако болезненное состояние не помешало ей броситься в объятия молодого человека, поздравляя его с женитьбой: – Как я рада, друг мой, что вы достигли такого блестящего успеха! Право! Я уже совсем было отчаивалась, никогда бы не поверила, что вы так далеко пойдете! Скажите ка, негодник, чем вы прельстили эту женщину? Октав, улыбаясь, расцеловал ее пальчики. Но тут кто то, взбегавший вверх с легкостью лани, помешал им; изумленному Октаву показалось, что это Сатюрнен. Это и в самом деле был Сатюрнен, вернувшийся за неделю до того из Мулино, так как доктор Шассань вторично отказался держать его у себя, по прежнему не считая его безумие достаточно выраженным. Сумасшедший, вероятно, направлялся к Мари Пишон, провести у нее вечер, что он делал обычно в те дни, когда его родители принимали гостей. И вдруг Октаву вспомнились былые времена. Ему казалось, что сверху доносится голос Мари – будто она чуть слышно напевает романс, заполняя этим пустоту проводимых дома часов; Октав снова видел ее перед собой, как всегда одну, у колыбельки спящей Лилит, дожидающуюся возвращения Жюля с покорностью никчемной и кроткой женщины. – Желаю вам всяческого счастья в семейной жизни, – повторяла г жа Жюзер, нежно пожимая Октаву руки. Чтобы не входить вместе с нею в гостиную, Октав, снимая пальто, задержался в прихожей; в это время из коридора, ведущего в кухню, выскочил Трюбло, во фраке, с непокрытой головой и расстроенным лицом. – Вы знаете, ведь ей очень плохо! – прошептал он, в то время как Ипполит провожал г жу Жюзер в гостиную. – Кому это? – спросил Октав. – Адели, служанке Жоссеранов! Узнав, что она нездорова, Трюбло, выйдя из за стола, поднялся к ней; он проявил отеческое участие к больной. У нее, видимо, сильная холерина; ей надо бы выпить хороший стакан горячего вина, а у нее даже сахара нет. – Правда, ведь вы теперь женаты, проказник! – воскликнул Трюбло, увидев, что его приятель равнодушно улыбается. – Вам теперь уже неинтересно… А я и забыл совсем, глядя, как вы любезничаете в уголке с госпожой «Все, что хотите, только не это»! Молодые люди вместе вошли в гостиную. |
