А тем не до смеха: желание попробовать настоящее виски как-то пропадает или, отравленные самомнением, пьют, не испытывая никакого удовольствия...

Или заявится бывшая хоккейная звезда, доигрывающая в "Бинокоре",-- тот ко всем приходил без приглашения, твердо убежденный, что ему везде и всегда рады. Приходит он один, но через час-другой появляется его жена Элеонора, вечно заспанная и всем недовольная томная красивая женщина; она тоже считала, что своим присутствием украшает провинцию, иначе Ташкент она и не называла. Когда-то давно, всего один сезон, играла она эпизодическую роль в спектакле театра "Современник", еще в старом здании, располагавшемся на площади Маяковского, но она почему-то любила другой ориентир и говорила: "Напротив ресторана "Пекин"". После двух-трех рюмок Элеонора пытается рассказать всем, какая у нее была замечательная роль и как она ее блестяще играла. Но как называлась пьеса, она запамятовала навсегда.

-- Ну, это неважно,-- небрежно роняла она, и все с ней соглашались.

Хоккеиста звали Эдик, но между собой его величали Ноздревым: играл ли он в карты, нарды или шахматы, все пытался словчить, обмануть, и каждый раз ловили его за руку, однажды даже крепко били, потому что играли всегда "на интерес".

Как только появлялся Эдик, Катанян тут же убирал со стола свою роскошную зажигалку "Ронсон".

-- Сопрет,-- убежденно говорил Левка, пряча ее в карман,-- непременно сопрет, уж я его знаю...

Хоккейную звезду отчислили из московского клуба за чрезмерную страсть к спиртному. Здесь, во второй лиге, с его слабостью мирились, и он потихоньку спивался. Хмелел он быстро, а опьянев, занимался постоянно одним и тем же--приставал к гостям с предложением обменяться часами.

-- Махнемся? -- говорил он кому-нибудь, зажав в кулаке свой задрипанный "Полет".

Махнуться он предлагал только тем, у кого были часы солидных фирм: "Радо", "Картье",-- дорогие и редкие часы здесь входили в обязательный джентльменский набор. Гостям, впервые столкнувшимся с бывшей спортивной звездой, и отказать было неловко, и с часами расставаться не хотелось. Но Анюта цепко держала хоккеиста в поле зрения, и, зная его повадки, вовремя приходила гостю на помощь.

-- Эдик, обирать моих гостей -- это уж слишком, даже для такой знаменитости, как ты! -- сердилась властная хозяйка дома.

Обиженный Эдик уходил сразу -- тихо, без скандала, но непременно прихватив со стола бутылку.

-- У меня тяжелое похмелье,-- объяснял он свой жест.

Через час-полтора, не попрощавшись, уходила и Элеонора.

Попав несколько раз впросак, Рашид терялся, искренне жалея, что пропустил возможность пообщаться с интересной личностью, как хозяин дома чувствовал вину перед заслуженным человеком, и оттого подобные встречи не радовали душу. При удобном случае, сославшись на занятость, он запирался в мастерской.

Конечно, по праздникам, ко всяким личным датам собирались у них в доме и соседи по "Ешлику"; за два-три года они все перебывали друг у друга, шла бойкая частная жизнь, и досугу уделялось особое внимание. Бывая в гостях у соседей или принимая их, Рашид всякий раз поражался уверенности, апломбу, с которым держались его одногодки.

Особенно раздражал его Шухрат Валиходжаев, парень, помешанный на автомобилях: у него ежегодно появлялись то новая модель, то машина другой расцветки. Шухрата знал каждый постовой ГАИ -- второго такого злостного нарушителя в Ташкенте, наверное, не было. Многие инспектора, наученные горьким опытом, не останавливали Шухрата, номер машины которого имел впереди два гордых нуля. Не проходило недели, чтобы он не вступал в крупный скандал с работниками автоинспекции.

-- Я спрашиваю,-- возбужденно рассказывал он об очередной стычке,--"Старлей, тебе нужны мои права? Пожалуйста, только помни: привезешь мне домой их сам и извиняться будешь, а прощу я тебя или нет, не знаю,-- на какое настроение нарвешься".