Зрелище, развернувшееся на Ходынке, было поистине впечатляющим. Поле издавна использовалось как место проведения военных парадов. Ну а столь значительный день, как проводы на фронт, был обставлен еще более торжественно. Над Ходынским полем летели упругие звуки духовых оркестров. Мелодии, заставлявшие бурлить кровь в жилах, звучали одна за другой — маршевые роты шли на фронт. Следовали орудия в конных упряжках, блестели на ярком солнце золотые погоны офицеров. На трибуне присутствовал сам император-самодержец Николай Второй со свитой. Государь был в приподнятом настроении — это было видно по его горящим глазам, несмотря на то что он всеми силами старался выглядеть мрачным. Священники с кадилами, стоявшие на всем пути следования войск, звероподобными возгласами оглашали победу «христолюбивому воинству». Огромное количество восторженного населения, провожавшего защитников «веры, царя и Отечества», было непоколебимо уверено, что война завершится через какие-то пять-шесть месяцев полной победой.

— Вы знаете, что происходило на Дворцовой площади? — рассказывал господин в золотом пенсне стоящему рядом старику благообразного вида. — Я вам скажу, зрелище было еще более впечатляющим. Площадь переполнили тысячи зевак, толпы возбужденных людей, несших флаги, иконы, ожидающих появления монарха, чтобы в его присутствии выразить свои патриотические чувства. На той стороне Невы, куда царь должен был прибыть из Петергофа, тысячи людей толпились на мостах и набережных реки, распевая и выкрикивая приветствия. Реку всю сплошь покрывали яхты, пароходы, парусники. При появлении семьи прокатились волны приветственных криков: «Батюшка, батюшка, веди нас к победе!»

— А как была одета императорская чета? — поинтересовался морщинистый собеседник в очках.

— Самодержец — в парадный мундир пехотного полка, Александра Федоровна — в белое платье. Она подняла поля своей нарядной шляпы, чтобы народ мог видеть ее лицо. Четыре великие княжны шли за царем и императрицей. Царевич, еще не поправившийся после несчастного случая, остался в Петергофе. И вот, представьте себе — сжав руки друг друга, человек в военной форме и женщина в белом платье стояли на балконе и плакали вместе с народом! — возбужденно повествовал господин в пенсне. — Для тех, кто стоял тогда на коленях, царь являлся действительным самодержцем — военным, политическим и религиозным диктатором, абсолютным хозяином души и тела народного.

— Да, действительно… — покачал головой старик.

— И так по всей империи, вы только посмотрите: взрыв воодушевления, толпы народа на улицах, смех, слезы, пение, возгласы, поцелуи. Волна патриотизма захлестнула Россию. Рабочие, еще недавно погрязшие в стачках, в своих бесконечных требованиях, и те оставили свои революционные флаги и взяли в руки иконы, портреты царя. Студенты покидают университеты и добровольно уходят в армию. «За веру, царя и Отечество» и «На защиту святой Руси» — эти призывы охватили казармы, фабрики, деревни. Офицеров, встречающихся на улицах, теперь восторженно качают на руках! — господин в пенсне снял шляпу, обнажил лысую голову и вытер ее платком. — В эти дни патриотизм населения показал все то, на что способна Русь. А очень скоро мы покажем это на полях сражений.

— Я сам из Воронежа, — кашлянул старик, — и так вам скажу: когда шла война с Японией — ее народ в массе своей у нас в провинции не воспринимал. А что вы хотите — разве простой человек мог понять, зачем нам нужна эта война? А вот сейчас — совсем другое дело. Народ сразу расценил конфликт с Германией как свою кровную войну.